Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Ах, как он спал в эту ночь! Без снов. Сладкий воздух весны и свободы, втягивался в открытое окно и забирался под одеяло, наполняя тело упругостью и здоровьем.
Когда он проснулся, Зойки рядом не было. Он, усмехнувшись, набросил пижаму, которую мамаша подарила ему «с возвращением», и пошел на кухню, из которой лился мягкий голос Анны Герман, сожалеющей, что она «купила платье белое, когда цвели сады, поверила, поверила…».
Жека варил «дурь» на газовой плите. Увидел Андрюху, расплылся в ответной улыбке и спросил:
За столом сидела Зойка.
Его Зойка. Долгожданная и любимая.
Она была в майке, руки усеяны точками и синяками, среди которых выделялся свежий след от очередного укола, который почему-то напомнил Андрюхе красную точку в звездном небе его неволи.
Зойка, ласково улыбаясь, смотрела сквозь вошедшего, вдаль, на Млечный Путь, на расширяющуюся и бесконечную Вселенную.
Андрюха закричал. Громко, протяжно и безнадежно, захлебываясь этим криком.
Как кричат дети, потерявшие маму.
Золотая рыбка
Перед самым Новым годом у мамы «поехала крыша».
То есть еще двадцатого декабря моя восьмидесятидвухлетняя мама была благородной старой женщиной, которая жила одна, полностью себя обслуживала (у нас доходило до скандалов, когда я в очередной раз предлагал ей «помощницу») и рассуждала довольно здраво. Настолько здраво, насколько может рассуждать о жизни женщина, прожившая сорок два года за мужем.
Да, именно ЗА мужем, как за каменной стеной.
Папу проводили десять лет тому назад. Достойно. В полированном гробу, с колонной машин, во главе которой ехал «Форд» ДПС с мигалкой.
Конечно, папе бы это не понравилось…
Незадолго до ухода в «мир теней», он сказал мне:
– Сынок, никаких этих поминок! Придут, сука, слезы крокодильи лить: «Ушедший был нам примером…» Не хочу праздника дешевых лицедеев!
Потом он взял сигарету, оторвал зубами фильтр, заботливо положил его обратно в пачку, закурил, смачно затянулся и, выдыхая дым через нос, добавил:
– И вот что еще… Никаких памятников, типа: «Помним… скорбим…» Вкопайте по пояс и покрасьте (папа до последнего дня обладал уникальным чувством юмора)!
Понятно (не хуже других… надо выполнить сыновний долг…), что я сделал все, чтобы похороны и поминки прошли достойно.
На могиле поставили небольшой гранитный камень с рваными краями, портретом, датой прихода и ухода.
Мама как-то сразу не только овдовела, но и осиротела.
Месяца через три после похорон я зашел к ней и застал ее в разобранной постели со слезами на глазах. Первое, что она мне сказала, когда я вошел:
– Пора и мне собираться!
И вот тогда…
Тогда я начал говорить с ней жестко и безжалостно (шоковая терапия, так сказать).
Я говорил о том, что хватит себя жалеть, о том, что похороним, если потребуется, не хуже, чем папу, что мне надоело ее нытье и я тоже «не железный»!
Кричал, что я не «золотая рыбка», которую позови, скажи о своих желаниях и она мигом все исполнит!
Потом я еще не раз повышал на нее голос, раздражался, иногда просто кричал…
Это неважно (думал я тогда), главное, что она полностью обеспечена.
Любая еда, любые лекарства. Хочешь отдыхать – пожалуйста! Дачу за городом построил, чтобы они с тещей (сам не мог там дольше часа находиться) летом здоровья набирались.
Жил я так и гордился собой: «Вот, – думаю, – мне бы такую старость обеспечили!»
Навещал я ее не чаще одного раза в месяц. А что такого? Телефон есть, хоть обзвонись!
Так вот, накануне Нового года у мамы «поехала крыша».
За три(!) дня она превратилась в дряхлую старушку, которая не может обойтись без посторонней помощи (вместо «помощницы» – круглосуточно сиделка), стала все путать и забывать.
Тридцать первого декабря, когда мы с женой и дочкой пришли ее поздравить и принесли подарки, она, грустно посмотрев мне в глаза, стала рассказывать о том, что квартира не ее, что мебель вынесли на улицу, а кормят только картошкой, да и то у соседей.
Я пытался объяснить ей, что она в своей квартире, что мебель на месте, а кормят ее очень приличной пищей на ее, собственной, кухне.
Мама внимательно слушала и грустно смотрела мне в глаза.
Потом она сказала: «Мы уже не поймем друг друга, сынок!» – и, отвернувшись, замолчала.
Я вышел из квартиры на лестничную клетку и, как маленький, потерявшийся, мальчик долго плакал в пропахшем сигаретами и готовящейся новогодней едой подъезде.
Я вдруг очень отчетливо понял, что никогда не смогу сказать, объяснить, да чего уж там, оправдаться перед мамой за то, что, наверное, недодал, недоговорил, недо…
На улице шел ласковый новогодний снежок, а на подъездное окно (видимо, креативным распространителем) был наклеен рекламный листок: «ООО «Золотая рыбка» – Новый год всей семьей на Мальдивских островах!»
Белая бабочка
Белая бабочка возвращающегося сознания присела на край подушки и настороженно задрожала крыльями.
Сон отпускал медленно, как музыка, еще звучащая после последнего аккорда.
Именно в такие мгновения особенно не хочется возвращаться в действительность из радужно-теплых красок, которыми мастерски играет подсознание.
Бабочка вытянула черные усики-антенны и на мгновение замерла. Шуршащие удары молоточков по струнам рояля были одновременно похожи на звуки дождя и шорох волн.
Влажная от пота наволочка где-то там, фоном, напоминала о том, что надо бы сменить постельное белье на снежно-свежее.
О том, что надо окончательно проснуться, принять душ, выпить кофе и окунуться в замечательно-надоевшую повседневность.
О том, что вот так, еще несколько мгновений, можно полежать, подумать и придумать себе вьюжную историю обновления души и кисельно-молочную картинку новой жизни.
Бабочка потерла лапки-ниточки и замерла. Учащенное сердцебиение говорило о начале дня, полного сомнений, а легкая головная боль – о нежелании отпускать сон.
Великая магия самообмана, замешенного на саморазрушении, увлекала и, подобно игре в «покер», освобождала непроснувшийся разум от загрузо-перезагрузочных процессов.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
