Почему вопрошание так важно?
Джорджа только что назначили вице-президентом по развитию в компании, которая является одним из мировых лидеров в области технологий. Он автоматически стал членом высшего руководства. В нем меня всегда поражали вальяжность и спокойствие, но на этот раз его голос в телефоне выражал крайнюю степень отчаяния. «Все эти высшие руководители нуждаются в помощи. Особенно Питер, новый директор, – он просто невыносим! Дона, обязательно приезжайте в Лондон!»
Я уточнила, сам ли Питер попросил помощи или это было решение Джорджа. Я боялась, что все происходит по второму сценарию. Обычно я не соглашаюсь на «просьбы помочь приятелю», но Джордж просто заинтриговал меня этой историей. Он рассказал, что после первой встречи Питера с биржевыми аналитиками акции компании упали на двадцать пунктов. Собрание высшего руководства превратилось в перепалку между ее членами, в которой каждый норовил обвинить другого.
Я попросила его прислать мне запись встречи Питера с финансовыми аналитиками: мне хотелось побольше узнать о нем. Все оказалось еще хуже, чем я думала. Он был просто непробиваем, а на все вопросы отвечал очень резко. Попытаться научить чему-то «необучаемых» – это мой конек. Затем я узнала, что и отец Питера работал в этой же компании, и сам Питер работал в ней всю жизнь. В возрасте пятидесяти лет он стал самым молодым генеральным директором в истории организации. Я позвонила Джорджу и сказала, что готова провести один сеанс с Питером, но только если он сам этого захочет.
Панорамные окна офисного здания выходили прямо на Темзу. Я ждала около получаса и успела посчитать все кабинки знаменитого лондонского колеса обозрения. Затем вышел секретарь и пригласил меня войти. Питер заговорил прежде, чем я успела сесть. Он показался мне одним из тех, кто живет на грани хаоса. Он называл Джорджа нерешительным и безвольным человеком, который только задает вопросы и никогда не говорит, что у него на уме. Затем он начал критиковать другого члена высшего руководства, обвиняя всех в том, что произошло с акциями компании. Потом откинулся в своем кожаном кресле, скрестил руки на груди и уставился на меня, заявив, что еще ни одному психологу и консультанту не удавалось помочь ему.
Ничего не сказав, я встала, взяла сумку и ушла. Он догнал меня у лифта: «Куда это вы?» Если бы он правда хотел знать, я бы подумала и ответила, но в этой ситуации я продолжала молчать. Я повернулась к нему спиной и пошла к кулеру. Я поднесла одноразовый стакан к крану и держала, пока он не наполнился и вода не начала стекать на пол, прямо мне на ноги. Затем я выбросила стакан в урну, вызвала лифт и спустилась в лобби.
Питер снова настиг меня во вращающихся дверях на выходе из офиса. Он следовал за мной по улице, пытаясь выяснить, что произошло. В его голосе я услышала нотки подлинного любопытства – а это означало, что его ум начал раскрываться. Я шла по улице, а он следовал за мной. Я сказала, что его ум, подобно стакану с водой, полон собой и в нем нет места для других людей и их идей. Я добавила, что не хочу тратить самое драгоценное – свое время – на него. Сообщила, что люблю мыслить вместе с другими людьми, но с ним, к сожалению, это не представляется возможным. Он продолжал идти рядом, не говоря ни слова, довольно долго. В конце концов, когда мы повернули за угол, он произнес: «Многие говорили мне, что я должен больше прислушиваться к другим, задавать вопросы. Но я учился на инженера. Я умею решать задачи, чинить вещи, давать правильные ответы». Он пожал плечами и сказал, что не понимает, чего люди от него хотят. Я взглянула на него и, как ни странно, поверила его словам.
Я знаю, что такое необходимость поступать правильно и всегда быть правым. Большинство генеральных директоров, с которыми я работала, были заложниками такого типа мышления. К сожалению, привычка всегда стремиться к тому, чтобы быть правым, не дает представителям высшего руководства возможности задавать вопросы и таким образом взаимодействовать с другими людьми. Очевидно, все так и обстояло в случае с Питером. Я знала, что одними словами мне не обойтись, и остановилась, повернулась к нему и сжала руку в кулак. Я сказала: «Питер, человеческий разум, как и рука, может быть открытым или зажатым, закрытым. Если вы всегда уверены в том, что вы правы, то это значит, что ваш ум закрыт». Я ударила его в плечо. «Так вы можете произвести впечатление сильного человека, но, оставаясь таким всегда, вы будете постоянно спорить с другими людьми. И никогда не сможете чему-либо научиться или что-либо узнать от них. Вы когда-нибудь задумывались об этом? По-моему, нет».
Он не произнес ни слова, просто опустил взгляд.
Тогда я решила бросить ему новый вызов. Я предложила ему, чтобы всякий раз, когда он был уверен в своей правоте и чувствовал, что его ум сжат как кулак, он спрашивал себя, хочет ли он в этой ситуации действовать максимально эффективно. И если он решил бы, что хочет быть эффективным, то должен был спросить себя, что наиболее важно в данный момент. Такое намеренное вопрошание должно приоткрыть его зажатый ум. А затем он как профессиональный инженер должен был понаблюдать, как его деятельность влияет на других людей.
Я знала, что это очень простое предложение поставит его на самый край зоны комфорта, но я должна была узнать, что сильнее: его желание стать лидером или привычка быть начальником. Ответ последовал незамедлительно и немного удивил меня: «Я проведу этот эксперимент и посмотрю, что получится». Затем он… подмигнул мне: «Просто эксперимент. Я ничего не гарантирую».
