– Вы не слышите меня, милорд. Я отказываюсь быть вашей любовницей. Я не хочу быть украшением ваших пирушек. Мне не нужно от вас ни песен, ни баллад, я не хочу рыцарских поединков и турниров в честь меня. – Она помолчала, глубоко вздохнула и продолжила: – Но я хочу… я предлагаю вам… я умоляю вас… лишите меня чести.
– Детка моя, ты не ведаешь, о чем просишь, – ответил он, растроганный ее настойчивостью и чистосердечием.
Она стремительно пересекла комнату, шурша подолом юбки по мощеному полу, и остановилась прямо перед ним. Так близко, что он ощущал тепло ее тела.
– Я прекрасно знаю, о чем прошу, – произнесла она с мягкой настойчивостью, но на грани вызова. —
Мне нужен ураган страстей и всепожирающий огонь, о которых сложены баллады. Мне нужны те чувства, которые пробуждаются во мне, когда вы дотрагиваетесь до меня.
Ему стоило немалых усилий удержать себя в руках. Ему хотелось только одного – сжать девушку в своих объятиях.
– Но ты только что сказала, что не любишь меня…
– И прошу вас помнить об этом, – отрывисто оборвала она Айдана. – Это никак не связано с любовью.
– С чем же тогда?
Она судорожно сглотнула и в упор взглянула на ирландца:
– Со всей моей жизнью, сударь. С жизнью юной девушки с улицы, пришедшей в Лондон без гроша за душой, но с мечтой, которая давала ей силы. С жизнью бродячей артистки с площади перед собором Святого Павла, заставляющей прохожих веселиться и прикидывавшейся, что ей весело так же, как и им, хотя порой ей хотелось разрыдаться в голос.
– Пиппа…
– Нет уж, позвольте мне договорить. Я не прошу вас о жалости. Я просто рассказываю вам о себе, чтобы вы поняли. Можно мне продолжить?
Он не хотел больше ничего слушать, поскольку уже ясно понял причину ее сердечной боли. Она всю свою жизнь страдала от одиночества и теперь решила для себя, что ему дано вылечить ее. Боже, как она ошибалась!
– Слушаю тебя, – кивнул ирландец против собственной воли.
– Теперь вы знаете обо мне все, кроме одного.
– Кроме чего? – спросил он.
Все силы души удерживали его от объятий, в которые он жаждал заключить ее нежное тело, от соблазна вдохнуть ее аромат.
– Еще никто в жизни не прикасался ко мне так, как вы, – выдохнула Пиппа.
– Это как? – спросил он внезапно пересохшими губами.
– Вы жаждете меня, но вы бережны со мной, я вам не безразлична.
Айдан не выдержал. Он даже не попытался сдержать рук, потянувшихся к ней и судорожно встретившихся у нее за спиной. Потом он с необыкновенной осторожностью, словно бьющееся стекло, изготовленное в монастыре братства крестоносцев, обхватил ладонями ее нежные зардевшиеся щеки.
– Все правильно, – признался Айдан. – Поэтому вынужден просить тебя не искушать меня. Береги свою честь, Пиппа. Это единственное, что надо беречь.
– Вы полагаете, меня волнует моя честь? – Девушка мрачно усмехнулась. – Я столько врала, мошенничала и воровала с одной целью – выжить. За хорошую цену я бы продала и свое тело. Забавно, но ни один мужчина ни разу не посчитал, что я хоть что-нибудь стою. Некоторые из них пытались только удовлетворить себя, но у меня хватило ума дать им отпор.
Она замолчала. За окном сгустились сумерки. Пора было идти на ужин в общий зал, но они не двигались с места.
– Как видите, у меня нет чести, – наконец прервала она молчание. – Вы не в состоянии отобрать у меня то, чего я изначально не имела.
– Верь мне, Пиппа, у тебя больше чести, чем у легиона титулованных саксов.
– Не надо этих ирландских заговоров. Все слова сказаны. Вы мне нужны, Айдан. И если я получу вас лишь на одну ночь, значит, так и должно быть.
– Ты просишь, чтобы я сделал тебе больно.
Она схватила его за тунику, погружая ногти в шелк:
– Вы услышали меня? Мне уже больно, Айдан! Куда же дальше?
Мучительная жалость переполнила ирландца. Он обнял ее и с силой прижал к себе. Одной рукой скользнул вниз и обхватил ее ниже талии, другой отвел голову назад.
– Ты этого хочешь? Разве эта боль лучше той, что ты уже чувствуешь? – прошептал он над самым ее лицом.
И прежде, чем она успела ответить, он приник к ее губам и ворвался языком в ее рот.
Девушка уперлась руками ему в грудь. Он надеялся, что она оттолкнет его. Но Пиппа лишь крепче прижалась к нему, сама обезумев от желания и сводя его с ума.
Айдан мысленно попытался урезонить себя. Но страсть заглушила его рассудок.
Не размыкая объятий и продолжая целоваться, они, словно пара танцоров, продвигались к двери. От удара его ноги она распахнулась, и они оказались в спальне.
Ни одной зажженной свечи. За окнами смеркалось. Несколько угольков догорали в меднике.
Айдан вел Пиппу, пока она со сладостным вздохом не упала на кровать. Он склонился над ней.
Застывшее в ее глазах неистовое желание нашло в нем отклик и полностью охватило его. Ох уж это желание. Он был не в силах отказать ей в этом.
– Перевернись, – попросил он.
Она подчинилась без лишних вопросов. Он расшнуровал ее корсаж и стащил с нее платье. На ней осталась лишь сорочка из такого тонкого материала, что даже в полутьме он разглядел ее груди и темный треугольник волос между ног.
Он снова наклонился, горячо поцеловал ее, затем спустился губами вниз и, отодвигая рубашку, стал подолгу, словно смакуя, целовать ее груди. При этом Айдан изо всех сил старался удержать власть над своими порывами, чтобы дольше доставлять ей удовольствие, которым хотел поделиться.
Он поднял голову и взглянул на нее. Груди девушки, влажные и набухшие от его поцелуев, отчего напоминали розовые бутоны, вызвали в нем новый прилив желания.
Взявшись за ее рубашку и сдвинув подол чуть выше колен, он обнажил стройные ноги в облегающих нитяных чулках. Он стал медленно снимать чулки, целуя и лаская каждую пядь освобожденной им плоти. Руки его прокладывали себе путь по внутренней стороне бедра, лаская и разжигая ее, пока он не добрался до сокровищницы между ее ног. Да, она жаждала его, разгоряченная и влажная, ни в чем не перечащая ему, переполненная ожиданием. Он опустил голову и поцеловал ее в самое чувственное место и опьянел от упоения.
Потрясенная, она лежала, словно окаменев, но вдруг задышала прерывисто и часто, медленно положила руки на его плечи и притянула к своему лицу его голову. Издав сдавленный стон, она прильнула губами к его рту и стала исступленно осыпать его лицо поцелуями.
Он почувствовал, как ее язык прорывается сквозь его губы, и, почти неосознанно, принялся расшнуровывать гульфик с одной целью – поскорее овладеть ею, избавить себя от нестерпимого напряжения, что она вызвала в нем. Никогда раньше не испытывал Айдан столь неодолимого, всепоглощающего желания. Пиппа разожгла в его крови неукротимый огонь, который пожирал его, пока он совсем не утратил контроль над собой. Пока ее рука не пришла ему на помощь со шнуровкой и она не прошептала:
