Как-то ночью они сидели рядышком на кровати, еще не отдышавшись после того, как занимались любовью. Опершись на локоть, Корин смахнул капли их смешавшегося пота с груди Кэролайн, потом провел рукой вниз, к животу. Улыбаясь, она слегка изогнулась под тяжестью его горячей руки.
– С кого начнем, с мальчика или девочки? – спросил он.
– А ты бы кого хотел? – задала она встречный вопрос.
– Я первый спросил!
Кэролайн заулыбалась:
– Я даже не знаю. Может быть, девочку… малышку с карими глазами, как у тебя, и твоими волосами цвета меда.
– А потом мальчишку? – продолжал Корин.
– Конечно! Или ты предпочел бы сначала мальчика?
– Необязательно… хотя как было бы хорошо наряжать его ковбоем, бегать взапуски, и на ранчо он бы стал мне помогать… – задумчиво проговорил он.
– Бедное дитя! Не успел еще и родиться, а ты уже собираешься учить его скачке с препятствиями! – возмутилась Кэролайн.
Ухмыльнувшись, Корин коснулся губами ее живота, поцеловал влажную кожу.
– Тсс! Эй, если ты уже там, давай-ка родись мальчиком, и я куплю тебе пони! – прошептал он.
Кэролайн залилась смехом и обняла Корина за голову обеими руками, уже не замечая, как они загрубели.
Это было за два месяца до того, как соседка нанесла ей визит. Кэролайн мрачно рассматривала кривобокий и осевший медовый пирог, только что вынутый из духовки, когда услыхала, что кто-то окликает ее.
– Привет, семейство Мэсси! – снова раздался крик, и пораженная Кэролайн поняла, что голос принадлежит женщине.
Она поспешно пригладила волосы, отряхнула с фартука муку и, открыв дверь, вышла на крыльцо, держась величественно, как королева. А выйдя, Кэролайн приоткрыла рот от изумления. Женщина, если только это и впрямь была женщина, не только красовалась в мужской одежде – джинсах, кожаных чапсах[15]и фланелевой рубахе, заправленной за широкий кожаный ремень, – она сидела на длинноногой гнедой лошади верхом, расставив ноги, причем так свободно держалась в седле, словно в нем и родилась.
– Так вы дома! А я уж начала думать, что разорялась понапрасну, – объявила женщина, перекидывая ногу через конскую спину и соскакивая на землю. – Эванджелина Фоссет. Очень приятно познакомиться, и, пожалуйста, называйте меня Энджи, меня все так зовут, – продолжала женщина, с улыбкой подходя к Кэролайн. Ее длинные рыжие волосы были собраны в конский хвост. На решительном лице, таком же обветренном, как у Корина, но при этом красивом, сияли ярко-синие глаза.
– Меня зовут Кэролайн. Кэролайн Мэсси.
– Кто же еще! – Синие глаза весело блеснули. – М-да, Хатч ведь мне говорил, что вы красавица, а этот человек никогда не лжет, Господь тому свидетель.
Кэролайн смущенно кивнула, не зная, что сказать.
– Я, между прочим, ваша соседка. У нас с Джейкобом, моим мужем, ферма в семи милях отсюда, вон там… – Энджи махнула рукой на юго-восток.
– О! Что ж… э… не хотите ли зайти? – пробормотала Кэролайн.
Она отрезала несколько кусочков с той стороны пирога, где он все же походил на пирог, разложила их на большой тарелке и подала с чаем и холодной водой. Энджи залпом осушила свою чашку:
– Ух! И завидую же я вашему колодцу! Иметь под рукой такую сладкую воду, что не отдает известью или железом, это просто чудо какое-то, я вам верно говорю, – воскликнула она. – Корин рассказывал вам, как они нашли здесь воду? Вот этот самый колодец?
– Нет…
– Ну как же, они раз сто принимались рыть скважины в разных местах – и ничего, одна известь, известь, а если вода, то зловонная. Хотели было брать воду в ручье, так ведь он стоит сухой больше полугода, скоро сами увидите. И так им приходилось экономить воду, что никто из мужчин на этом ранчо не мылся по месяцу, а то и больше. Я вам верно говорю, не вру: несло от них так, что я чувствовала, когда они только к крыльцу моему подходили. Ну а однажды явился к ним чудной такой старикан на полудохлом муле, да и говорит Корину: хочешь, я найду тебе воду, самую чистую да вкусную во всей округе? Всегда надо дать человеку показать себя, сказал Корин, хоть и непонятно было, как этот бродяга сумеет сделать то, что у них не выходило месяцами. – Энджи перевела дыхание и положила в рот кусочек пирога. Кэролайн смотрела на нее как зачарованная. – И вот бродяга берет тоненький такой прутик с раздвоенным концом. Прутик этот весь вытерт до блеска – видно, он работал с ним долгие годы. И пошел он по ранчо, туда-сюда, в каждый уголок заглянул, а прутик держит перед собой самыми кончиками пальцев. Солнце уж вниз пошло, а он все ходит взад-вперед, влево-вправо, пока не забрался на верхушку этого холмика – и тут хлоп! Как начал прутик у него в руках крутиться, да показывает прямо вниз, на землю, как стрела. Здесь ваша чистая вода, сэр, говорит старик. Начали рыть, и что вы думаете – воду нашли и колодец сделали. Что ж, верите вы мне, что так все и было? – завершила свой рассказ Энджи, энергично кивая и с улыбкой вглядываясь в лицо Кэролайн.
– Ну, я… – начала Кэролайн, голосок ее казался слабым по сравнению с уверенным голосом Энджи. – Если вы говорите, верю, разумеется.
Она неуверенно улыбалась. По лицу Энджи пробежала тень, но она тут же снова улыбнулась:
– Ну что, как вы тут обживаетесь? Привыкаете к жизни на ранчо?
– Да, пожалуй. Здесь все немного отличается… от Нью-Йорка.
– Еще бы! Еще как отличается! – Энджи хихикнула, звук получился низкий, грудной.
– Мне прежде не доводилось видеть женщин в мужском седле, – прибавила Кэролайн, чувствуя, что ее замечание неприлично, но слишком пораженная, чтобы промолчать.
– Да это единственный способ путешествовать в наших краях, уж поверьте! Вот погодите, только попробуете, и больше ни за что вам не захочется связываться с этими ужасными дамскими седлами. Когда я услышала, что Корин привез невесту из города, то подумала: вот бедняжка! Ведь она же знать не знает, во что ввязывается! Не то чтобы мне эти места не нравились, вовсе нет, это ведь мой дом. Однако, видит Бог, иногда матушка-природа бывает изрядной паскудой, извините меня за грубость, только ведь это правда.
Энджи снова уставилась на растерянную Кэролайн, и та ответила ей нервным смешком. Тонкая фарфоровая чашка, расписанная прелестными розочками и синими лентами, которая так понравилась ей в каталоге, в сильной руке Энджи казалась хрупкой детской игрушкой.
– Женщины порой страдают тут от одиночества. Ни с кем не видятся… ну, с другими женщинами. Неделями, а то и месяцами. Может надоесть, если сидишь в доме целый день и не с кем словом перекинуться.
– Мне… мне некогда скучать, я постоянно занята, – нерешительно ответила Кэролайн, зачарованная прямотой соседки.
