В пятидесятые годы самым популярным противозачаточным средством считалось воздержание. Аборты делались исключительно по медицинским показаниям и исключительно оперативным хирургическим путем. Если молодой человек сделал девушке ребеночка, ничего не попишешь — изволь на ней жениться, иначе сочтут негодяем и подлецом. Предохраняться предписывалось мужчине, и еще неизвестно, что хуже — coitus interruptus или полное отсутствие секса. Если мужчина не мог сдержаться и беременной оказывалась совсем не та девушка — увы, тем хуже. И если потом оба были несчастливы всю жизнь, опять же увы, тем хуже. Близость полагалась после свадьбы, а не до, теоретически девушки должны были оставаться девственными до брачной ночи, если же они теряли невинность раньше, что ж, сами виноваты, теперь пусть пеняют на себя. Гости во время венчания откровенно разглядывали талию невесты и строили догадки. Новобрачные уезжали куда-нибудь после венчания, возвращались через несколько месяцев с младенцем и темнили по поводу дня его рождения.
Венчание в церкви было бы тяжким испытанием для Даусонов, слишком уж бросалась бы в глаза разница в социальном положении родни жениха и невесты. Уоллесы — лавочники, а то, что Алисон — приемная дочь, рожденная незамужней матерью, лишь добавляло сложностей. “Яблочко от яблони… — все бы стали думать, — родная мать в подоле принесла, а воспитали лавочники”. Может быть, беда Лорны в том, что она слишком уж старается быть добропорядочной женщиной. Возможно, презрение свекра и свекрови распространилось и на детей Алисон, этим и объясняется их социальная неуклюжесть. Иными словами, им неведомы азбучные истины, с которых начинается воспитание. Если ты заставляешь кого-то платить за свой обед, не следует выбирать самое дорогое блюдо, какое только есть в меню. Если ты пригласила на чашку чая человека, который живет на другом конце Лондона, дешевым печеньем тут не обойтись, надо сделать еще хотя бы бутерброды, ведь гость мог и проголодаться. Люди состоявшиеся, к какому бы классу они ни принадлежали, и ведут себя подобающим образом, сказала бы Фелисити. Например, Уэнди, достав из пластиковой сумки пакетик с конфетами, непременно протянет его вам, Лорна же, взяв пачку сигарет, заглянула в нее, сказала: “Прошу прощения, осталась всего одна” — и закурила ее, ей и в голову не пришло, что это по меньшей мере дико. Впрочем, все мы не без странностей, и я наверняка не исключение, какие-то мои привычки, поступки, возможно, удивляют людей, а я и не догадываюсь. Хоть бы кто-нибудь сказал.
Когда я сообщила Гаю и Лорне, что нашла их двоюродную бабушку, Люси, младшую единокровную сестру Фелисити и тетку их матери Алисон, — точнее, это она нашла меня, — они не выказали ни малейшей заинтересованности. Ну обнаружилась у них двоюродная бабка, ну и что? Наверняка вдова какого-нибудь производителя спортивных тренажеров, ни ученой степени, ни печатных трудов. Зачем она им? И даже после этого не пригласили меня побывать у Алисон.
— Если вы поедете к маме на Рождество, может быть, возьмете и меня с собой? — нахально напросилась я.
— Никакого смысла, — отрезал Гай. — Рождество, не Рождество — ей все едино.
Положим, сознание у человека помутилось, но это вовсе не значит, что мир перестал существовать. Если Алисон не знает, что нынче Рождество, ей можно объяснить, пусть даже она через минуту забудет. Нормы цивилизованного поведения нужно соблюдать, хотя бы эти нормы больше не зиждились на религиозной морали, иначе зачем нужна цивилизация?
К тому же она не только их мать, но и моя тетка, единоутробная сестра Эйнджел, мы кровные родственники. Я решила непременно навестить ее на Рождество, мне все равно, как поступят ее дети. Но сначала я побываю у Люси — хотя бы потому, что мне необходимо узнать сюжетную завязку сценария, который выстраивается в моем мозгу кадр за кадром, эпизод за эпизодом, чтобы лечь в основу полнометражного фильма. Мне и в голову не приходило, что жизненный сценарий мисс Фелисити еще не дописан, мы все склонны считать, что женщины за восемьдесят просто тихо доживают свой век, дожидаясь смерти, и все мы ох как ошибаемся.
24
Что уж говорить о семидесятилетних, у них еще столько лет впереди, и они никому не позволяют распоряжаться своей жизнью. Люси, младшая сестра Фелисити, явилась ко мне сама. Уэнди сообщила ей, что я навожу справки о ее прошлом. Я была потрясена. Представьте себе, что вы, пользуясь своим законным правом, вскапываете землю, и вдруг откуда-то из норы выпрыгивает маленький лохматый зверек и кусает вас за нос, а потом вцепляется в уши огромными, сильными, как у крота, лапами. А я-то считала затеянное мной расследование чем-то вроде улицы с односторонним движением. Раскопки я прекратила, но мои находки продолжали жить своей собственной жизнью.
Она была все еще стройна и элегантна, с прямой, как у Фелисити, спиной, но, в отличие от Фелисити, ей выпало прожить жизнь без особых забот и тревог, в границах общепринятых норм морали. Я поняла это по ее сдержанной любезности, по вежливому изумлению, с которым она оглядела мое жилище, словно бы недоумевая, почему нет привычного гарнитура из дивана и двух кресел, почему шторы висят на петлях из тесьмы и нет нормального карниза, почему морозильная камера стоит в гостиной и кто разрисовал ее сценами из диснеевской “Фантазии”. Одета со вкусом в мягких бежевых и коричневых тонах, но чувствуется, что душе ее куда милее небесно-голубой, как и всем женщинам, которые состарились, так и не повзрослев. Именно голубая ленточка была в ее тщательно уложенных, по-прежнему густых снежно-белых волосах. На левой руке широкое обручальное кольцо, на правой — кольцо с крупным бриллиантом, в таком не стоит щеголять в Сохо. Палец вместе с кольцом не отрежут, но могут вывихнуть или сломать, стаскивая. Такое не раз случалось.
Широко распахнутые, беззащитные голубые глаза смотрели с постаревшего лица, искусно изображая доверчивость. Я говорю “искусно изображая”, потому что эта игра помогала выжить женщинам предыдущего поколения. Если ты беспомощна и достаточно хорошенькая, обязательно найдется мужчина, который поменяет тебе колесо, возьмет в жены и будет всю жизнь бегать за твоей оставленной где-то сумочкой, причем его жизнь скорее всего окажется короче твоей, мало того — он завещает тебе все свои деньги, и ты еще сможешь пожить в свое удовольствие, оставшись вдовой. Когда Люси сказала мне, что недавно овдовела и что ее муж занимался производством велотренажеров, я ничуть не удивилась. Если респектабельности можно достичь лишь при полном отсутствии чувства юмора, что ж, пусть. Я сама способна заработать себе на жизнь. Я родилась на сорок лет позже Люси. У меня есть профессия, талант, опыт. Другим женщинам повезло куда меньше.
Перед тем как прийти, Люси позвонила и спросила, буду ли я дома. Я предупредила ее, что ко мне нужно подниматься по лестнице, а света в подъезде нет, но она ответила, что лестница ее не пугает, главное, чтобы были перила. Я на миг растерялась, но все же вспомнила, что перила имеются. Конечно, молодые бездумно носятся по лестницам вверх и вниз через две, а то и через три ступеньки, если спешат, старики же более осторожны, может быть — не слишком устойчиво держатся на ногах или просто по опыту знают, какими неприятностями чреваты падения. Им нужны надежные перила. Положив трубку, я тут же сообразила, что надо было сказать: “Никаких перил нет” — и не пустить ее к себе, уж очень неудачное время для визита она выбрала: субботний вечер, завтра прилетает Гарри Красснер, нужно уделить внимание мыльной опере моей собственной жизни. Холли решила сохранить ребенка, она категорически против абортов. Он выпалил мне это и не переводя духа попросился ко мне жить. Я сказала, пусть он позвонит, когда прилетит, я скажу ему, удобно мне это или нет. Я надеялась, что мне удастся попасть под занавес в салон “Харви Николз” или еще в какой-нибудь — сделать депиляцию ног. Чтобы я, София Кинг, когда-нибудь напрягалась так ради мужчины? Да я раньше о такой чепухе и думать не думала. Если Господь дал женщине волосатые ноги, мужчина обязан с этим мириться. Припоминается песенка в стиле кантри: “Ах, зачем я брила ноги, ах, скажите мне — зачем?” Возможно, неожиданный приход Люси был не только предостережением свыше, но и избавлением. Если Гарри Красснер уйдет, потому что мои ноги не отвечают голливудским стандартам атласной гладкости, что ж, скатертью дорожка. И вообще, допусти только тему ног в качестве побочного сюжета и начни ее разрабатывать — все, ты погибла, ее уже не укротишь, она начнет жить своей собственной жизнью, сплетаясь с основной интригой, как ленточка в белоснежных волосах Люси. (Может быть, это парик, хотя вряд ли, к ее колыбели наверняка тоже прилетала добрая фея и тоже подарила красивые волосы, как и мне.)
