Снова воцаряется неловкая тишина, и Марыся на самом деле должна признать, что тетка Малика наверняка не хотела держать сына при себе. Она всегда презрительно говорила о нем, вздыхала с облегчением, когда тот не принимал ее приглашений. Девушка чувствует жалость к родственнику, и ей стыдно за свое поведение.
— После очередного задержания, когда наркотики были у меня уже не только в крови, но и при себе, суд дал мне выбор: отказ от наркотиков и общественная работа или как минимум пять лет тюрьмы. Разумеется, я выбрал попечительство, но не знал, на что решился. Я пережил ад. А сейчас остался еще месяц лечения. Позже, уже как волонтер, я должен буду работать там посменно два года только за проживание, еду и стирку. В общем, совсем неглупая идея. Может, пройду курсы санитаров или медицинского спасателя… Короче, мне это интересно. Оказалось, что я люблю помогать больным и зависимым людям.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло. — Бабушка, уже с румянцем на лице, отгоняет от себя мрачные мысли.
— Как закончишь, сможешь открыть такое отделение в клинике твоей мамы, — включается в разговор Марыся.
— Только в Ливии любая зависимость — это идейный враг и решается другим способом, — несмело смеется Муаид.
— Просмотришь все предписания и сделаешь отделение… что-то вроде реабилитации.
— Давайте уладим это дело, у меня через четыре часа самолет. — Ахмед с порога начинает разговор о продаже всего семейного имения.
— Сын, это так не делается, мы должны все подробно обговорить. — Старая мать так легко не собирается уступать ему.
— Ну хорошо, чего вы хотите? Что вам нужно? Говорите, а я над этим подумаю, — заявляет Ахмед. — Видно, вы подготовились к разговору.
— Купим себе небольшой домик, я уже спрашивала о цене, она вполне приемлемая. Это будет, может, одна десятая от того, что ты получишь за нашу резиденцию.
— Извините, какую-такую нашу? — спрашивает на повышенных тонах мужчина.
— Этот участок добыла Малика, как, впрочем, и все, чем мы владеем. А отец построил дом, который после развода достался мне.
— Вот и отлично! — Ахмед вскакивает и хлопает себя по бедрам. — Так иди к нему и скажи, чтобы он продал его. Интересно, сколько ты тогда получишь?
— Давным-давно, неосмотрительно или, возможно, просто потому, что у нас не было выбора, мы сделали тебя нашим махрамом. И сейчас я вынуждена говорить об этом с тобой.
— Замечательно, что ты помнишь, мамочка, у кого здесь туз в рукаве! — Ахмед с перекошенным от злости лицом склоняется над матерью.
— Ты меня не испугаешь, сын. В конце концов, на меня уже мало что действует. Поэтому, несмотря ни на что, тебе придется выслушать, чего мы с Марысей хотим и в чем нуждаемся. Любая дискуссия излишня, а возражения бесполезны. — Женщина тычет искривленным от работы и ревматизма пальцем в грудь сына, пытаясь поставить его на место. — Деньги на дом — это пятьдесят тысяч, в плохом районе, но на большее я рассчитывать не могу. Марыся должна еще четыре года учиться в международной школе: если уж начала, то пусть закончит. Образование — будущее женщины.
— А это уже я буду решать. — Ахмед хочет встать, но мать с необычной для нее силой неожиданно бьет его раскрытой ладонью в лоб, и он, шокированный, плюхается на сиденье.
— Да что такое, черт возьми, я тоже имею к этому отношение!
Пожилая женщина с удивительной стойкостью духа перечит сыну:
— Ей осталось два года IGCSE и потом два уровня А. Если тебе никто не объяснил, значит, я тебя просвещу, что такое гимназия и лицей. На обучение твоей дочери требуется около десяти тысяч динаров, совсем немного для хорошей международной школы, но это потому, что у ливийцев валютная дотация и платят они только в местной валюте.
— Окей, но с одним условием.
— Каким именно? — Пожилая арабка знает, что нужно ждать подвоха.
— Когда она закончит все эти школы, которые ей на хрен не нужны, то приедет ко мне и моей жене в Канаду и в качестве выплаты долга будет жить с нами и помогать немного по дому. У нас уже двое детей, а третий на подходе.
— Ты что, хочешь, чтобы девушка с таким образованием была твоей прислугой?! — Мать не верит своим ушам.
— Если позвал, то позвал, это мое условие. — Ахмед, уже никем не удерживаемый, направляется к двери.
— Insz Allah, сын, — отвечает потрясенная мать. — Даст бог, сдержу обещание.
— Не вмешивай в это Аллаха, даешь слово — и точка.
— Даю… — шепчет она ошарашенно.
— Ну и выбросим это из головы. — Ахмед довольно потирает руки. — Все продадим оптом одному покупателю, так как у меня нет много времени, чтобы с этим играться. Любая цена хороша.
— Разумеется! Курочка по зернышку клюет… Подожди, подожди, так ты сбываешь не только наш дом?
— Еще резиденцию в Джанцуре, ферму и клинику…
— Ничего себе! — Мать бросается на Ахмеда с кулаками. — В клинике лежит твоя сестра, которая до сих пор в коме! И, в конце концов, что-то принадлежит Муаиду, сыну Малики, если ты помнишь еще о его существовании. Он ничего не захотел, никаких денег!
— Да он же наркоман! Небось, уже давно лежит в какой-нибудь британской канаве, обколотый насмерть!
— Представь себе — нет, и если сомневаешься, что ему это действительно принадлежит, то я тебя так взгрею, что боком выйдет. — Мать лупит Ахмеда по спине кулаками и выпихивает за дверь.
Притеснения — Не знаю, хорошая ли это идея, мама. — Хадиджа неодобрительно смотрит на одноэтажный домик в ряду построек и с ужасом осматривается вокруг. Дом из известняка, который буквально рассыпается от старости. Кое-где видны трухлявые деревянные балки, двери нужно менять. — Никто из нашей семьи или знакомых даже мысли не допускает, чтобы приобретать жилье на Фашлум.
— Ну так мы будем первыми. — С лица старой женщины не сходит улыбка, как если бы она стояла на пороге дворца. — Я уже купила и заплатила, любимые. Нужно это только немного отремонтировать.
— Аббас ведь хотел тебе помочь с деньгами. Нашла бы место получше, — не сдается округлившаяся от беременности дочка. — Еще можно отказаться?
— Но нам с Марысей здесь нравится. — Бабушка обнимает внучку, притягивая ее к себе, хотя девушка, кажется, не очень довольна. — Не всегда человеку выпадает удача жить в особняке. Нужно научиться быть счастливым везде.
— Но пойми, это бандитский район! — Хадиджа не хочет даже войти внутрь. — Если вас ограбят, то будешь радоваться, что не убили.
— Не пугай мне девушку! Я купила домик у югославки, которая жила здесь счастливо более двенадцати лет. Одна с девочкой! И как-то ничего с ними не сделалось!
— А может, они торговали телом… Может, тут был обычный бордель! — выкрикивает Хадиджа еще более отчаянно, а глаза Марыси становятся похожими на блюдца.
