Я не буду тебя любить, ладно? Я не буду тебя любить, Грэг, обещаю тебе. Я никого не буду любить, только, пожалуйста, будь добр…
Она металась вокруг лаборатории, не ведая, что предпринять. Дым попадал ей в легкие, забивался в ноздри, разъедал глаза. Но нужно было найти выход!
Я не могу тебя потерять, Грэг… Не могу… Не могу…
Огонь бушевал. Пламя с шумом вздымалось вверх. Что-то падало с грохотом, что-то трещало… Но шум пожара постепенно начали перекрывать звуки приближающихся сирен. В тот момент, когда пожарная машина с ревом въехала во двор, Луиза пыталась открыть дверь лаборатории с помощью длинного сука, который она притащила с берега реки.
— Мисс Луиза!
Она ничего не слышала. Ей было все равно. Кто-то пытался оттащить ее от двери. Они с ума сошли… Она не могла оставить Грэга там одного. Но главное — не было воздуха, нечем было дышать. Кто-то ее удерживал, не пускал к горящей лаборатории. Она не видела, кто это был. Сколько лет прошло с тех пор, как она оплакивала родителей? Восемь? Теперь она не плакала. Ей казалось, что она никогда не плакала. Слезами горю не поможешь, никого не воскресишь. И она сейчас не плакала — ее душили рыдания… Она была ослеплена. Тело ее судорожно сотрясалось.
— Оставьте меня в покое!!!
Какой-то человек что-то сказал ей извиняющимся тоном… Затем она ощутила резкую боль, и сознание ее померкло.
— Черт, сильно вы ее ударили?
— Ради бога, мистер Коплин, я чувствую себя очень виноватым. Но клянусь, она прямо бросалась в огонь… и не было другого способа ее остановить. Я не знал, что мне делать…
— Вы поступили правильно. Извините, что я на вас набросился.
— Может быть, дать ей немного подышать кислородом? Она надышалась этого дыма.
— Не нужно. Оставьте нас вдвоем.
Луиза лежала на носилках, накрытая грубым шерстяным одеялом. Грэгори снова пощупал ее пульс и натянул ей одеяло до самого подбородка. Уже наступила ночь. В воздухе остро пахло химикалиями, которые были применены здесь при тушении горящего бензина. Над местом пожара клубился зловонный пар. Рядом стояли пожарная машина с красными мигалками, которые так никто и не выключал, а также фургон шерифа, доставившего сюда предметы первой помощи.
— Слушай меня, Луиза. Проснись. Сейчас же…
Луиза начинала приходить в себя. Вначале она почувствовала, что ноет челюсть, что очень напоминало зубную боль. Потом она увидела Грэга, склонившегося над ней в ночи. Она приоткрыла рот, силясь что-то сказать, но не смогла. Тогда она просто потянулась к нему.
Грэгори крепко прижал ее к себе.
— Не думай ни о чем, — сказал он. — Это вспыхнул бензин. От него бывает много дыма и шума, но огонь быстро исчезает. Особенно если такое случается в каменном здании. Ты же хорошо знаешь, что в лаборатории было четыре огнетушителя. Понадобилось некоторое время, чтобы ими воспользоваться. Никто не пострадал. Со мной все в порядке, с тобой тоже ничего особенного не случилось. И никто больше здесь не пострадает.
Один из пожарных, одетый в обычный фермерский костюм, — это была добровольная дружина, занимавшаяся тушением пожаров, — приблизился к ним и сказал:
— В основном мы сделали все, что нужно, Днем мы пришлем специалиста, который постарается разобраться, что явилось причиной возгорания.
— В этом нет необходимости, — ответил Грэгори. — Мы уже знаем, что это был поджог. Поговорите с шерифом. Он введет вас в курс дела. А сейчас вы можете ехать. И спасибо за все, что вы для нас сделали.
Грэг завернул Луизу в одеяло и взял на руки. Из глаз ее текли слезы, но она этого не замечала. То были слезы счастья.
Он понес ее прочь от шума, пугающих запахов и суеты.
— Мистер Коплин! — прозвучал у него за спиной голос явно запыхавшегося шерифа. — Я уже предпринял все, о чем мы говорили с вами днем. Но мне бы хотелось поговорить еще с мисс Луизой…
— Завтра. Не сейчас.
На полпути к дому к ним присоединился Тэд.
— С ней все в порядке?
— Все будет хорошо.
— Вы уверены?
— Ни капельки не сомневаюсь… Но я был бы тебе благодарен, если бы ты побыл здесь до тех пор, пока все не разъедутся.
Во всем доме не было огней. Грэгори усадил ее на кухне, все еще обернутую зеленым армейским одеялом. Он включил свет, достал из буфета стакан и налил в него бренди.
Грэг поднес стакан к губам Луизы — но она не хотела глотать бренди. Тут он внимательно посмотрел ей в лицо. В ее взгляде все еще вспыхивали отблески пережитого шока. На щеке красовался синяк от удара. Заметны были следы слез. Словом, выглядела она ужасно. Но никогда еще она не была ему так дорога.
— Я боялась… — хриплым голосом сказала Луиза, — боялась тебя потерять.
— Пока ты жива, Луиза Нэтти, этого с тобой не случится.
Он заставил ее вывить глоток бренди. Лицо ее по-прежнему было пепельно-серым.
— Но ты же не мог оттуда выйти, Грэг? Ты был в западне, и я…
— Видишь ли, я позвонил и сообщил о пожаре, а потом проверил, в порядке ли огнетушители. Все это меня успокоило, и я решил не торопясь выпить кофе в ванной комнате твоей лаборатории. Как видишь, одежда на мне до сих пор не высохла, поскольку мне пришлось залезть в ванну. И это было самое страшное из того, что я пережил во время пожара… Так что пострадавшей оказалась ты. Мне бы очень хотелось уберечь тебя от этого. Я же знаю, как действует на тебя огонь.
Луиза резко качнула головой.
— С этим покончено. Главное, что с тобой все в порядке. А мне уже лучше.
Грэгори понимал, как ей хочется поскорее обрести внутреннее равновесие. Глаза ее сверкали лихорадочным блеском. Оба они были измучены, в грязной одежде. Ему хотелось сделать так, чтобы Луизе было приятно и удобно. Нужно было уходить из кухни. Но сначала успокоить Луизу, чтобы слезы ее высохли раз и навсегда. Чтобы воспоминания больше ее не терзали.
— Расскажи мне о своих родителях, — попросил он. — О матери и об отце. Ты восемь лет носила в себе это горе.
На глазах ее снова выступили слезы. Грэгори осторожно вытер их.
— Скрывать горе — все равно что скрывать любовь, — продолжал он. — Конечно же, ты их любила. И не можешь забыть это чувство. Знаю, что это трудно, но расскажи мне об этом.
То, что рассказала Луиза, забыть было невозможно. Час проходил за часом. Они этого не замечали. Один раз Луиза разрыдалась так, что Грэгори едва смог ее успокоить. Но были и радостные моменты, когда она смеялась от души. Она все вспоминала и вспоминала без конца, рассказывала о своих родителях и том мире, в котором прежде жила. О тяжести утраты, о невозможности примириться с ней, о своем одиночестве. Горе — не слишком приятное чувство.
Грэгори сочувствовал ей, радуясь, что эта исповедь невероятно их сближает. Их души в ту ночь стали родными. Любовь переполняла его. Чувство было глубоким, полным, насыщенным. Ей нужно было суметь справиться со своими призраками из прошлого, чтобы не потерять рассудок. После той ночи мир для нее не мог оставаться прежним.
