— Перестань! Слышишь, не смей сейчас врать. Мои почки здесь ни при чем, и ты это прекрасно знаешь. Мы тысячу раз откладывали это по разным причинам, мы будем откладывать это бесконечно, и ты знаешь почему! Знаешь!
Ее глаза полыхали огнем, щеки были мертвенно-бледными. Она ждала от него правды — он сразу понял, почувствовал это и не решился снова оскорблять ее ложью.
— Знаю, Катя. Прости меня.
— Это ты прости меня. Это я во всем виновата. Ты в тот момент был просто не в состоянии что-то решить, тебе было все равно, Что будет с твоей жизнью. Но и мне... Мне тоже было все равно, что будет с моей. Но равнодушие — оказывается, это не причина для того, чтобы делить жизнь, а уж тем более для того, чтобы заводить детей... Прости, я этого не понимала. Я верила... Правда верила, что у нас с тобой все получится. А оказалось, что жить без любви невозможно. Прости, я виновата перед тобой.
— Мы оба виноваты, Катя... Спасибо тебе. Я бы никогда не решился на этот разговор. Мне иногда кажется... Мне иногда кажется, что я на самом деле люблю тебя.
Он говорил искренне, и она это знала. Но знала она и другое.
— Тебе это только кажется. Но на самом деле ты любишь не меня, а ее. Ее, свою Данку. Хоть она и умерла два года назад. Но ты ее все равно любишь.
— Катя... ты ведь знаешь, это бессмысленно. Это просто тоска, но не любовь. Ведь ее нет... Это просто тоска.
— Возможно, — с неохотой согласилась она. — Называй как хочешь. Только я ведь знаю. Я видела ту девушку. Дождь, какие-то черные птицы, и девушка с длинными мокрыми волосами. В белом платье... Я видела, как ты на нее смотрел. В твоих глазах была не тоска, Андрей. Поверь мне, я знаю, что такое любовь. Я тоже однажды это испытала. Ты — здесь, в Нью-Йорке, а она — там, где-то...
— Это глупость, Катя. Я ведь знаю, что ее нет в живых.
— Я видела, Андрей, — снова повторила она, — видела, как ты на нее смотрел. Она для тебя — не просто телевизионная картинка. Ты слушал эту музыку тысячи раз, я знаю, я чутко сплю. Ты всегда смотришь на нее. А знаешь... Она действительно на нее похожа.
— Извини, — в который раз повторил Андрей, — я не знал... Не знал, что ты знаешь. Катя...
Он поднял на нее глаза. Мелькнула картинка — мертвый котенок, но он не задержал взгляда. Он смотрел на нее пристально, полностью погрузившись в синеву ее глаз. Таких родных, с детства знакомых глаз...
— Катя, родная... она слишком сильно на нее похожа. И я больше не могу с этим жить.
Он медленно опустил голову, и она порывисто прижала его к груди, принялась перебирать пальцами непослушные, жесткие пряди, легонько касаясь губами, а он вжался в нее, почти не дыша, лишая и ее возможности свободного дыхания. Минута, другая... Они сидели без движения почти полчаса, прижавшись друг к другу, жалея друг друга и чувствуя, как постепенно становится легче. А потом она отстранилась.
— Андрей... отпусти меня. Пожалуйста, отпусти.
Потом они хоронили Чипа. Андрей положил его в коробку из-под обуви, выкопал могилу, аккуратно погрузил коробку с мертвым Чипом в яму, засыпал землей. Потом они вернулись, Катя пошла на кухню заварить чай, а он снова уселся пред телевизором и принялся ловить спутниковый музыкальный канал. В тот момент когда она входила в комнату с подносом в руках, она не могла видеть глаза Андрея, потому что он сидел к ней спиной. Но она видела другие глаза. Они смотрели на нее с большого телевизионного экрана сквозь капли дождя. Они были большими, черными и неподвижными. Настолько неподвижными, что ей стало страшно. Тихо играла музыка — слов не было, звуки скрипки плавно перемешивались с фортепианными аккордами. Она стояла как завороженная и слушала. Последние аккорды постепенно стихали, и вот в уголке экрана появилась маленькая, медленно бегущая строчка. Следом за фамилией автора музыки шло ее название — «Слепая любовь»...
Она бессильно разжала пальцы, уронила руки — поднос упал на пол, чашки звякнули друг о друга, но не разбились — поверхность была слишком мягкой, темно-коричневая жидкость сочной лужицей тут же впиталась в ковер...
А он даже не обернулся, не вздрогнул, не заметил ее присутствия. Он продолжал смотреть на экран, где сквозь слабые помехи эфира звучала уже другая музыка.
— Андрей, — Катя наконец нарушила молчание, — ты должен найти эту девушку, увидеть ее. Ты должен узнать, кто она.
— Какой в этом смысл, Катя! — Он обернулся, и она ужаснулась, увидев выражение его лица — застывшая маска, перекошенная едва ли не предсмертной судорогой. Она не знала, что ему ответить, но молчать было еще страшнее.
— Не знаю. Но ты должен сделать это. Пожалуйста, прошу тебя. Ради меня — если, конечно, я хоть что-нибудь для тебя значу.
И он полетел к ней. Он полетел в Россию, в далекую Москву, к той девушке, которую увидел случайно на экране телевизора и которая так сильно напомнила ему его первую и единственную любовь. Он летел, не зная, что она в это же время собирается лететь к нему. Самолет из Нью-Йорка прилетел в Москву в четырнадцать двадцать девять, а самолет из Москвы должен был отправиться в Нью-Йорк всего лишь на полчаса позже. Погода в Москве стояла прекрасная, светлая, так что задержать рейс не могли.
В аэропорту, в толпе проходящих людей, он не сразу заметил ее. А увидев, остановился как вкопанный, не в силах поверить в то, что перед ним на самом деле она — та девушка с экрана телевизора, в последние несколько недель ставшая его бредом, его навязчивой идеей... Она была со спутником — молодым мужчиной в небрежно надетом тренировочном костюме. Крепко, словно страшась отпустить, держала его под руку. Она была в темных очках, но он сразу узнал ее, понял, что это она. Та самая девушка с телевизионного экрана. Он стоял посреди зала, не улавливая уже ничего — ни голосов, ни звуков, ни людей. Он видел только ее, пораженный странным стечением обстоятельств — неужели такое может быть? Он видел ее и не думал, не мог предположить, что из всех окружающих людей только она одна не может видеть его. Потом ее спутник отошел, она стояла возле стены — недолго, а потом вдруг шагнула вперед — неуверенно, слегка пошатнувшись, словно...
Словно слепая. Эта мысль пронзила его сознание, но он еще не мог понять, не мог связать воедино все то, что так внезапно нахлынуло на него за эти короткие минуты. А в следующее мгновение она споткнулась, пошатнулась, едва не упала, и он, повинуясь инстинкту, внезапному порыву, протянул к ней руки.
— Дана, — прошептал он одними губами, но она, естественно, не услышала. Ему лишь показалось, что она вздрогнула. В этот момент к ней подбежал тот самый парень в тренировочном костюме, с сумкой через плечо. Крепко схватил под руку, наклонившись, что-то прошептал, потянул за собой... И она пошла — послушно и покорно, не оглядываясь... Они уходили все дальше и дальше, а он все никак не мог сдвинуться с места, уже зная, что это — она, что она жива, что она здесь, рядом...
— Дана, — попробовал он закричать, но голос не слушался, словно во сне, и он крикнул снова. — Дана!
