– Что ты там ищешь? – спрашивает Баталь. – Градус? Не беспокойся. Это настоящая дагестанская вода. Лучшая, с гор.
– А я и не беспокоюсь, с чего вы взяли? – говорит Таахир.
– Тогда вынужден тебя огорчить! – громко смеется Баталь. – В этой воде нет градуса. Не опьянеешь.
– Я не градус смотрю, а штриховку. Я читал, если больше пятидесяти двух в конце, то вода тяжелая, радиоактивная. Я теперь, когда покупаю воду и продукты в магазине, проверяю штриховку. Не должно быть больше пятидесяти двух в конце. Пятьдесят два – в крайнем случае.
– Подожди, а продукты здесь причем?
– А везде используется вода, – поправляя очки, с умным видом поясняет Таахир. – Все консерванты вводятся через воду.
На секунду все замолкают, задумавшись, а Таахир, воспользовавшись паузой, продолжает:
– Я очень много читаю литературы по физике и экологии в Интернете.
– А ты это в магазине предъявлял? – спрашивает табиб Халид. – Что ты тут нам сейчас предъявляешь?
– Но меня не слушают! Я долго стою и рассматриваю этикетки, а надо мной смеются. А однажды я стал покупателям лекцию читать, так меня секьюрити вывели из магазина.
– Так вот, значит, как! – вдруг с иронией говорит Леха. – Вот значит, как все на самом деле. А я-то думал, первые цифры всего лишь обозначают регион производителя, а последние – сам вид продукта. Мол, утка – это утка, а водка – это водка. И вот эту утку в Интернете для дебилов, озабоченных экологией, специально пустили.
И тут все начинают громко смеяться над Таахиром. Потому что Леха никогда ничего не говорит просто так.
8
Таахир – он вообще немного не в себе. Он приходится каким-то дальним родственником Хатиму. Вроде бы даже троюродным братом. Некрасивый, с приплюснутым носом, с длинными неровными зубами и с толстыми щеками. Уши его скручены, как будто с сосисок снимали кожуру, но так и не сняли. Круглое лицо его с неправильными чертами похоже на расплющенное блюдце или искривленное зеркало. По крайней мере, когда Таахир говорит, губы его кривятся, полностью так и не открываясь.
Хатим сказал, что в детстве Таахира уронили вниз головой, и с тех пор развитие его замедлилось.
Тем не менее это не помешало Таахиру поступить в вуз и выучиться на программиста. Отец Таахира какой-то известный физик. С его помощью Таахир, возможно, поступил и продержался на факультете весь срок.
Но после учебы Таахир нигде так и не работал. Не сумел пройти ни одного собеседования. И ему ничего не оставалось, как после трагической гибели отца оформить инвалидность третьей группы.
Теперь Таахир не отходит от компьютера. Лазает по всем сайтам подряд. Читает много всякой, как нам кажется, бесполезной ерунды. А еще он занимается тем, что собирает коллекцию фильмов и музыки. У него дома все полки завалены дисками и железом. Девяносто процентов из них он не смотрел. Но для него главное – сам процесс собирательства. Пусть будет, говорит он.
Таахир – наш программист. А все программисты – летящие. В бытовых мелочах и в общении он адекватен. Что нас вполне устраивает.
9
Когда мы впервые взяли Таахира с собой на нашу базу за город, у многих из нас возник вопрос: а стоит ли его во все посвящать? Но на обратном пути он вдруг сказал:
– Остановите машину здесь, я сам доберусь.
Мы возвращались на старом «Киа» Лехи – тогда у нас еще не было жесткой конспирации, и мы часто ездили всем скопом на машинах Хатима, Баталя и Лехи.
– Ты что, Таахир? Подожди, я тебя до дому довезу, – возразил Леха.
– Для меня и так большая честь, что вы взяли меня с собой. Я первый раз в жизни вот так вот с ребятами выезжаю на пикник за город.
– Ты что такое говоришь?! – возмутился Леха.
– Это было бы уже чрезмерной наглостью задерживать ваше внимание и дальше. С вами было очень приятно общаться, но прошу: не надо делать одолжений.
Таахир переводится с арабского как «скромный». Но мы часто называем Таахира Таиром – «летящий».
10
Когда Таахир вышел из машины и летящей женственной походкой пошел по мосту, Хатим рассказал, что отец Таахира погиб, как камикадзе, протаранив КАМАЗом блок-пост в Грозном. И что после смерти отца Таахир стал еще более одинок.
Все это и определило его судьбу. Мы решили взять Таахира в нашу группу, предложив ему сначала наши сборища, как интересную игру. А уж потом введя в курс дела. Тем более нам был необходим талантливый программист, чтобы заметать следы.
Одинок – это мягко сказано. Не то что женщин, но и даже простого общения с женщинами у Таахира никогда не было.
– Они мне никогда не перезванивают, – пожаловался как-то Таахир. – И не хотят больше разговаривать и встречаться.
Таахир знает, что он некрасив. Постоянно спрашивает: лучше ему с очками или без очков? Но главное – он считает, что такое уродство не должно существовать на такой божественной земле. Узаконить уродство и патологию нельзя. Уродство против мира. Патология против красоты, так он рассуждает, и патологию нельзя никак и оправдать в этом мире.
Он готов принести себя в жертву. Взорвать себя. Но ему нужна дополнительная идея, дополнительная мотивация. И он постоянно ищет причину избавиться от самого себя и избавить других. Такой вот тип шизоидного мазохиста, что постоянно копается в себе, третируя и разрушая самого себя. Порой мне кажется, что Таахиром движет какое-то иррациональное чувство вины. А самопожертвование ради «высокой цели» фактически только удобное оправдание стремления к страданию и смерти. В этом мы с Таахиром чем-то похожи.
11
Чтобы как-то отвлечь разговор от Таахира, я выкинул свою припасенную информационную бомбу. Я рассказал то, что сегодня узнал об убийстве преподавателя нашего вуза Петрова Степана Ивановичам, и про вопрос следователя и зав. кафедрой о группе ХУШ. Рассказал все, как есть.
– Что? – спросил я, видя, что у некоторых из нас не выдерживают нервы. – Или это та часть плана, о которой мы не знаем?
Мой вопрос вызвал оторопь похлеще той, что вызвали слова Таахира. Наконец Дженг недоуменно спросил:
– А причем здесь ХУШ? Что, кто-то где-то оставил следы? Кто бы это мог быть?
Но никто не признавался.
А табиб сказал, что так действовать нельзя, что мы сорвем всю операцию.
– Надо провести внутреннее расследование, – предложил я. – Есть ли среди нас убийца, способный подписаться нашим слоганом.
И тут слово взял Хатим:
– Я думаю, это провокация, – сказал он. – До службы безопасности по каким-то каналам дошли слухи о нашей молодежной группе.
– Но каким образом? – спросил табиб. – Как могла утечь от нас информация?
– Одно из двух, – сказал Баталь, – либо среди нас предатель, либо болван-хвастун.
