Элисон выглядела так, как будто была не в состоянии переварить всю эту информацию.
– Ты хочешь сказать, что два человека смогут убрать два трупа и уничтожить все улики?
– Они действительно очень необычные ребята, – сказал я. – Я бы мог написать о них книгу. Может быть, этим я и займусь, когда выйду на пенсию.
Куинн рассмеялся.
– Почему он смеется? – спросила Элисон.
– Я просто вспомнил один давний случай, – ответил гигант, покашляв.
– А я тоже должна услышать эту историю? – поинтересовалась Элисон.
– Это что, та самая, про новичка и след опарыша? – спросил я у Куинна.
– Боже, парни, что вы несете?
– Это просто классика. – Хохот Куинна стал громче. – Нет, я имел в виду голого мужика весом в четыреста фунтов[53], которого они не могли выпихнуть в окно.
– Того самого, которого они поставили на колени на подоконнике, и его пузо выпирало из оконной рамы, а задница была обращена прямо к двери номера? Ты это имеешь в виду?
– Ага. И каждый раз, когда они пихали его в задницу, получался… они тогда говорили про что-то связанное с Багдадом.
– Шок и трепет[54], – подсказал я.
– Точно. Ну вот, значит, они взяли банку с жиром, а в это время им как раз позвонил из лобби новичок, ну и они решили его разыграть. Ну, то есть провести шуточный обряд посвящения.
– Прошу вас. – Элисон подняла обе руки. – Наверное, этот рассказ лучше воспримут в другом месте, например… ну, я не знаю… в душевой средней школы для мальчиков?
Куинн закинул голову назад и заревел от восторга. Было здорово видеть, что он чувствует себя счастливым: правда, меня несколько волновало то, что постояльцы отеля могли пожаловаться на непонятные громкие звуки.
Когда хохот утих, мы обменялись с Огастесом взглядами. Я взглянул на него и поднял брови, а он в ответ молча пожал плечами. Мой взгляд означал: «Как ты думаешь, она спросит про Гектора?» А его жест плечами означал, что он не уверен, но это его мало волнует.
Элисон открыла глаза:
– И что я должна теперь сказать Гектору? Он может позвонить в любую минуту.
– Не думаю, – ответил я.
– Вы его тоже убили? – Женщина с недоверием посмотрела на Куинна.
Тот пожал плечами.
– Мне надо выпить, – попросила Элисон.
Я прошел в ее комнату и принес ей маленькую бутылочку водки.
– Я могла дотрагиваться до бутылок в мини-баре, – произнесла Элисон, принимая у меня водку.
– «Чистильщики» об этом позаботятся.
– Но ведь все равно данные о том, что мы здесь были, сохранятся. Если ты платил левой карточкой, то я-то давала свою. Так что они разыщут меня и допросят.
– А ты живешь совсем не здесь.
– Да неужели? А где же?
– Пока не знаю. «Чистильщики» принесут тебе ключ. А данные твоей кредитной карточки покажут, что ты сегодня разместилась именно в той гостинице, а не в этой.
Элисон взглянула на входную дверь, как бы мысленно оценивая свои шансы на побег.
– Да кто же вы такие на самом деле, ребята?
– Все это довольно сложно, – ответил Куинн.
Женщина допила свою водку и поставила бутылочку на стол.
– Огастес, расскажи мне, что ты знаешь об этих «берни»? – спросил я гиганта.
– Берни? – переспросила Элисон, все еще не отрывая взгляда от Огастеса.
– Ты когда-нибудь видела этот фильм? «Уик-энд у Берни»?[55]– спросил Куинн.
Женщина кивнула.
– Когда нам приходится выполнять роль няньки при мертвецах, мы начинаем называть их «берни».
– Ах да, ну конечно, – согласилась Элисон.
Пока Огастес изучал кисть одного из «берни», Элисон задала мне вопрос:
– А почему мистер Куинн должен что-то знать об этих людях?
– Они бывшие заключенные.
– Ну и что?
– У них есть тюремные татуировки.
Глава 32
Мои знания о тюремных татуировках довольно ограничены. Вот что я о них знаю.
Они почти всегда синего или черного цвета – эти два легче всего получить. Тюремный татуировщик делает иглу из любого подручного куска металла – булавки, скрепки, гвоздя, кусочка крючка вешалки или кусочка гитарной струны. В качестве краски обычно используются простые чернила или паста из шариковой ручки, хотя это может быть и расплавленная пластмасса. Обычно мастер помещает заточенный кусочек металла в пластмассовый держатель, как грифель в шариковую ручку, а потом подсоединяет все это к маленькому моторчику, который позволяет игле двигаться вверх-вниз. После того как все это заработало, может произойти сотня несчастий, начиная с орфографических ошибок и кончая заражением СПИДом.
У лежащих перед нами «берни» на внешней стороне кисти были буквы Т и С.
– Что значат эти Т и С? – спросил я.
– «Техасский синдикат».
– Ты о нем что-нибудь знаешь?
– Одна из самых старых тюремных банд в Техасе.
– Махровые бандиты?
– Именно.
Кроме такой классики, как татуированные под глазами слезы, я ничего не понимал в этой символике. Куинн, напротив, был в этом деле профессионалом.
– Что там еще можно понять? – спросил я.
Огастес разорвал их рубашки и принялся за изучение рисунков, как индейский вождь принимается за изучение следов.
– Видишь эти тонкие линии и цветовые переходы в изображениях женщин? Говорит о том, что татуировщик был настоящим экспертом. В тюремном мире никто не пользуется большим авторитетом, чем опытный специалист по татуировкам.
– Ну и что? – вопросил я. – А о чем это все нам говорит?
– Татуировки – это первый уровень общения между заключенными. Они говорят о том, с какой бандой человек связан, какое положение он занимает в тюрьме, скольких человек он убил, из какого он города или страны, каково его семейное положение и сколько у него детей. Они также могут рассказать об основных событиях в его жизни и его религиозных и политических взглядах.
– Спасибо за лекцию, – сказал я. – А что значат все эти цифры?
– Прежде всего, что они местные. Тот, что слева, считает, что убил трех человек, тот, что справа, – двух. Я в это верю.
– А почему?
