Александр Шенье мерил холл шагами, его подкованные сапоги громко стучали по каменным плитам пола.А Шарлотта тем временем ждала решения Констанции.
Та тяжело вздохнула:
— Боже мой, еще один. Как мне опостылели эти мужчины, они не могут решить свои проблемы сами и поэтому в собственных неудачах обвиняют женщин. Ну что же, Шарлотта, пусть немного подождет, потом проведешь его ко мне.
В комнате все еще было сыро, правда, мокрые дрова из камина исчезли, а на их месте жарко пылали зажженные горкой поленья. Влажный паркет набух и сделался матовым.
Констанция, уже переодевшись, вышла в гостиную. Вскоре послышались тяжелые шаги на лестнице и Шарлотта пропустила к своей госпоже Александпа Шенье.
Тот стоял перед Констанцией и не решался начать разговор. Вся его решимость куда-то исчезла, лищь только он встретился взглядом с улыбающимися, лучащимися счастьем глазами Констанции Аламбер.
Александр склонил голову.
— Мадемуазель…
— Шевалье, вас привело ко мне что-то важное?
— Да, мне кое-что стало известно.
— Ах, вот оно что! — улыбнулась Констанция. Я думаю, шевалье, вам пришлось встретиться с виконтом Лабрюйером?
— Да, он рассказал мне правду.
— Он рассказал вам всю правду, шевалье, к тому же умолчав о нескольких немаловажных деталях. Шевалье нахмурил брови.
— Вы слишком коварны, мадемуазель, и мне не хотелось бы слушать ваши оправдания.
— Ого, шевалье, оказывается, вы можете быть и злым!
— Жизнь меня научила этому, мадемуазель.
— Ну что ж, надеюсь, жизнь научит вас и другому.
Наконец-то Александр Шенье сумел совладать со своим волнением.
— Простите за мою резкость, мадемуазель, но я в самом деле очень взволнован. И есть от чего. Я хотел бы написать письмо Колетте.
— По-моему, шевалье, вы отлично справлялись с этим сами.
— Нет, мадемуазель, мне хотелось бы, чтобы его написали вы.
— Что ж, садитесь, я продиктую вам. Но Констанция тут же осеклась, такой злобой сверкнули глаза молодого человека.
— Нет, мадемуазель, я хотел бы, чтобы письмо было написано вашей рукой.
Интересно, — проговорила Констанция, — неужели вам не хочется, чтобы Колетта думала, что это у вас такой чудесный слог?
Хватит шуток, мадемуазель, и колкостей, садитесь и пишите.
Ну что ж, это очень интересно, — Констанция Аламбер все еще пыталась казаться веселой. — Теперь мы с вами, шевалье, поменялись ролями — я пишу, а вы диктуете.
Констанция открыла крышку секретера, с грохотом поставила стул и обмакнула перо в чернила.
— Я слушаю вас, шевалье, только учтите, у меня не так много свободного времени. Александр наморщил лоб.
— Пишите: «Моя Колетта! Я должна попросить у тебя извинения…»
Констанция засмеялась:
— Извините, шевалье, но это не мой стиль, я никогда не прошу простить меня, и девочка сразу же догадается, что письмо написано под диктовку.
— Мадемуазель, не вынуждайте меня применять силу!
— И каким же это образом? — Констанция отложила перо в сторону и вместе со стулом повернулась к шевалье.
— Вы будете писать или нет?
— Я смогу писать только разумные вещи, а вы предлагаете огорчить мою подопечную.
Ярость ослепила Александра Шенье, и он со звоном вытащил шпагу и направил острие в шею мадемуазель Аламбер.
— Я прошу вас, мадемуазель, пишите!
— Да, вы в самом деле влюблены, — отвечала на этот выпад Констанция, прикасаясь мизинцем к остро отточенной шпаге.
— Пишите, мадемуазель, иначе я не ручаюсь за себя.
— Шевалье, но неужели вы способны убить беззащитную женщину?
— Вы сломали жизнь Колетты. Но еще можно все исправить, мадемуазель, и я всего лишь принуждаю вас к благому поступку.
— А если я не стану писать под вашу диктовку? Острие шпаги чуть сильнее прижалось к коже, оставив на ней маленькую вмятинку.
— Ну что же, шевалье, смелее, я не собираюсь писать Колетте, я не собираюсь коверкать ее будущую жизнь, ведь девочка не простит мне этого.
— Мадемуазель, пишите, или же я убью вас! — острие шпаги красноречиво напомнило о себе болью.
— Я не боюсь вас, Александр, — сказала Констанция, — вы всего лишь интересны мне как довольно редкий субьект. Ну почему, шевалье, вы не хотите довольствоваться положением любовника и вам обязательно нужно стать мужем?
— Мы так решили с Колеттой, — не очень-то убежденно сказал Александр и немного отодвинул острие шпаги так, чтобы то не причиняло Констанции боли.
— Вы обманываете себя, дорогой мой, а я желаю вам добра, вам и Колетте. Возможности у любовника куда большие, чем вы можете себе представить, ведь в обязанности мужа входит не только любить жену, но и содержать ее.
— Я прошу вас не напоминать о моей бедности, мадемуазель.
— Но что же делать, если она сама напоминает о себе.
Констанция, усмехнувшись, осмотрела Александра с ног до головы. Потертый мундир, не очень-то новый плащ, лишь только шпага сверкала новым посеребренным эфесом.
Если вы не послушаете меня, шевалье, и поддавшись на уговоры виконта Лабрюйера похитите Колетту, то знайте — ни вы, ни она никогда не будете счастливы.
Пишите, мадемуазель, — голос Александра дрожал.
Нет, я не могу взять на свою душу такой грех, — Констанция скомкала начатое письмо.
Что вы делаете, мадемуазель?
Я всего лишь пекусь о вашем счастье.
Вы не имеете права так поступать!
Это решать мне, шевалье. Ну что ж, вы решили убить меня, так убивайте, — и Констанция запрокинула голову.
Ее длинная стройная шея напряглась, а чтобы усилить впечатление, мадемуазель Аламбер раздвинула ворот платья.
— Колите, шевалье, если вам приятен вид моей крови.
И тут Констанция не на шутку перепугалась: подрагивающий клинок впился ей в горло. Она вскрикнула и отпрянула. Александр Шенье выронил шпагу из рук.
Констанция с ужасом прислушивалась к боли, а затем прикоснувшись пальцами к шее, поднесла их к глазам: кровь текла по ее руке.
— Простите меня, мадемуазель, — бросился на колени Александр Шенье, — на меня нашло какое-то затмение, простите!
Констанция приложила платок к ране.
— Бедный мальчик, вы, наверное, в самом деле влюблены до умопомешательства. Ну что вам такого мог сказать виконт Лабрюйер? За что вы хотели убить меня?
