Энн Мерфи снова застонала и затихла, лежа в холодном белом безмолвии. Теперь уже она приветствовала приход смерти, которая положила бы конец мучениям, продолжавшимся долгие часы. По этой причине звук мотора отъезжавшей машины прозвучал для нее райской музыкой.
Она лежала на холодной заснеженной земле, дожидаясь неизбежного конца, и надеялась лишь, что он не замедлит прийти, поскольку боль, терзавшая ее, была невыносимой.
Он дважды избивал ее до потери сознания, когда же она приходила в себя, то обнаруживала, что он, склоняясь над ней, снова извергает сперму, залеплявшую ей глаза и нос.
Самое невероятное заключалось в том, что поначалу он не прибегал к силе. Да и к чему? Она сама готова была исполнить любую его прихоть. Но чем больше энтузиазма в сексуальных играх она демонстрировала, тем больше он зверел. Все это — с последующими избиениями — превратилось в затянувшийся многочасовой кошмар. Энн никогда не думала, что мужчина столько раз может кончать. Всякий раз, когда она умирала от боли и ужаса, он снова возбуждался.
Что клиент ей достался непростой, она поняла с самого начала, когда он еще ничего особенного не делал — и, уж конечно, ее не бил. Тогда Энн еще считала, что все закончится быстро и она снова вернется в бар. Но она провела с ним всю ночь, и не было пытки, через которую ей за это время не пришлось бы пройти. Все продолжалось бы и дальше, но, к счастью, наступил рассвет.
Энн повернулась на бок и застонала. Если бы она знала, что ей придется вытерпеть такое, она предпочла бы сразу умереть. У нее на побелевших губах даже появилась улыбка — она приветствовала смерть, которая вот-вот должна была за ней явиться. Оказавшись в заброшенной местности, через которую никто никогда не ездил, не имея сил, чтобы приподняться или закричать, она понимала — через пару часов холод ее доконает.
Ребра он ей наверняка сломал. Как-то раз в детстве Энн попала в автомобильную катастрофу, получила перелом ребер, и боль в груди при попытке вздохнуть была тогда точно такой же. Оба глаза затекли совершенно, так что она ничего не видела, губы распухли и кровоточили. В голове у нее непрестанно звенело, и единственными звуками, которые отчасти заглушали этот звон, были отдававшиеся в ушах громкие и частые удары сердца.
Но и это было не самое худшее. Пытаясь вырваться из рук насильника, она вывихнула плечо, и теперь пронизывающая боль не оставляла ее ни на минуту.
— Сколько времени в твоем распоряжении?
Джинни Хардгроув загадочно улыбнулась. Томми между тем завел мотор, отъехал от дома ее лучшей подруги Бет Ларамор и покатил в сторону гор, где находилось их любимое местечко. На мили вокруг простирались одни только засыпанные снегом поля. Не стоило беспокоиться, что отец Джинни наткнется на нее в этом белом мареве. А о том, что она поехала с Томми, он вообще никогда не узнает.
— Весь день. Отец ждет меня только к обеду.
— А Бет ты предупредила?
Джинни кивнула:
— Как же иначе? Она собирается за покупками в Эль-стер и, если отец позвонит, подтвердит, что я была вместе с ней.
— Знаешь, Джин, надоело мне прятаться от твоего папаши, вот что я тебе скажу.
Джинни прижалась к нему и положила руку Томми на бедро. Она почувствовала, как напряглось его тело, и улыбнулась.
— Ничего, ждать осталось недолго.
— Через месяц тебе исполнится восемнадцать.
Джинни рассмеялась:
— Точно, а когда это произойдет, он уже не сможет диктовать, с кем и когда мне встречаться.
— Слушай, с чего это он так меня невзлюбил? Что я такого сделал? Смотрит на меня как на преступника, который только и думает, как бы тебя изнасиловать.
— Тебе уже двадцать пять, а ты все еще пастух.
— Господи, — проворчал Томми. — Послушать твоего папашу, так меня надо к стенке поставить!
Джинни хихикнула.
— Он считает, что ты парень без перспективы.
— Ты моя перспектива.
Джинни улыбнулась и прижалась губами к его щеке.
— Я люблю тебя.
Томми закатил грузовичок на поляну и повернулся к девушке.
— Выходи за меня, Джинни. Обещай, что выйдешь за меня, как только тебе исполнится восемнадцать!
Джинни рассмеялась и отодвинулась. Хотя ей было только семнадцать, она отлично сознавала свою власть над этим парнем. Расстегнув куртку, она стала медленно стягивать ее с плеч.
Томми во все глаза следил за этими манипуляциями, а когда под тонкой шерстью свитера обозначились девичьи груди, сглотнул, как голодный волк. Отсутствие под свитером бюстгальтера — зрелище не для слабонервных!
Джинни прикусила нижнюю губу. В следующее мгновение свитер уже взвился у нее над головой, а потом отлетел в сторону.
Томми снова сглотнул — да так, что кадык на шее дернулся.
— Я мучаю тебя, да? — спросила она с улыбкой.
— Нет, — ответил он хрипло.
Между тем Джинни уже сбросила сапоги и потянулась к пуговке на джинсах.
— У тебя такой вид, словно все зубы болят.
— Да ничего у меня не болит. Что ты выдумываешь?
— Значит, ты не будешь против, если я устроюсь поудобнее?
Томми нравилось, когда она его поддразнивала. Да что там нравилось — он от этого просто с ума сходил. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы они поженились, и Джинни получила бы законную возможность заводить его в любое время дня и ночи.
— Жалко, что сейчас не лето. Как хорошо было бы выбраться из кабины на приволье, — мечтательно проговорила Джинни. Она ткнула пальчиком в окно: — Расстелили бы там одеяло, представляешь?
Это движение снова заставило ее груди всколыхнуться. Томми охрип еще больше.
— Да уж, лучше этого ничего не придумаешь.
— Ну почему же? Вот если бы в нашем распоряжении оказался дом или хотя бы комната, — продолжала Джинни, становясь коленями на сиденье и принимаясь стаскивать с себя джинсы.
Томми думал, как он был раньше глуп. У него были девушки до Джинни — что греха таить? — но ни одна из них не говорила, что хочет близости с ним, и только с ним. Ни одна из его прошлых подружек ни разу не разделась перед ним сама — без уговоров и понуканий. Кроме того, никто из его знакомых девушек не обладал такой свободой в выражении своих желаний, как Джинни.
— Хочешь посидеть и посмотреть?
— Угу. Я люблю на тебя смотреть, — заявил Томми с улыбкой.
— А по мне дотрагиваться до тела еще приятнее, чем на него смотреть.
— Кто же сомневается? Но ты до сих пор не ответила на мой вопрос.
— Это на какой же?
— Я просил тебя выйти за меня замуж, помнишь?
— Ах да! И я тебе ничего не ответила.
