Долони-Бегум
В крепости Мунгер находится резиденция правителя Бенгалии, Бихара и Ориссы наваба[62]Мира Касима Али Хана. Здесь же — гарем правителя. Ронгомохал[63]роскошно убран. Полночь еще не наступила. На узорчатом паркете — мягкий ковер. В серебряных светильниках горит ароматное масло. Воздух наполнен благоуханием цветов.
Уронив голову на парчовую подушку, лежит стройная девушка. Она усердно читает «Гулистан»[64]. Ей семнадцать лет, но она такая миниатюрная, что ее легко принять за девочку. Девушка читает «Гулистан», но время от времени отрывает глаза от книги и разговаривает сама с собой. Она спрашивает:
— Почему же он до сих пор не пришел? — И сама себе отвечает: — А почему он должен прийти? Ведь я всего лишь одна из тысячи его рабынь, почему же он должен прийти именно ко мне? — И снова погружается в чтение.
Но проходит какое-то время, и девушка опять отрывается от книги: «Хорошо, пусть он не может прийти. Но если бы он вспомнил обо мне, то мог бы послать за мной. Впрочем, почему он должен меня вспоминать? Ведь я только одна из тысячи его рабынь!» И она снова начинает читать и снова бросает книгу. «И почему только бог допускает, чтобы один человек томился в ожидании другого? Почему люди не довольствуются тем, что им дано, а желают недоступного? Я, как лиана, хочу обвиться вокруг высокого дерева шал». Закрыв книгу, девушка поднялась. Словно змеи, всколыхнулись густые пряди вьющихся волос на ее прелестной головке, зашуршала парчовая, пропитанная благовониями одежда. Казалось, будто волна красоты поднялась от ее движения.
Взяв вину[65], девушка стала перебирать струны, потом запела. Пела она так тихо, словно боялась, что ее услышат. В это время до нее донеслись почтительные приветствия стражников и звуки шагов. Взволнованная, она подбежала к окну и увидела паланкин наваба.
Наваб Мир Касим Али Хан вошел к ней.
— Долони-биби[66], что за песню ты сейчас пела? — спросил он.
Полное имя девушки было Доулот Унниса, но наваб обычно называл ее кратко — Долони. Поэтому все в городе звали ее Долони-бегум[67], или Долони-биби.
Смутившись, Долони опустила голову. На ее беду, наваб попросил:
— Спой еще раз, я хочу послушать.
Но теперь у нее ничего не получалось. Струны вины сделались непослушными и звучали фальшиво. Бросив вину, Долони взяла скрипку, но та тоже не повиновалась ей.
— Ну хорошо, пой под вину, — тихо произнес Мир Касим.
Долони вдруг испугалась, что наваб может подумать, будто она не умеет ни петь, ни играть. Она словно онемела. Губы ее шевелились, но рот не раскрывался, как не раскрываются лепестки лотоса в пасмурный день, как не звучат стихи робкого поэта, как не срывается признание в любви с уст гордой женщины.
— Я не буду петь, — сказала Долони.
— Почему? Ты рассердилась на меня? — удивился наваб.
— Я хочу, чтобы вы подарили мне музыкальный инструмент, на котором играют англичане в Калькутте. Вот тогда я спою для вас, а иначе не буду.
— Хорошо, если ничто не помешает, я непременно подарю, — улыбаясь пообещал Мир Касим.
— А что может помешать?
— Видишь ли, приближается война с англичанами, — печально сказал наваб. — Разве ты ничего не слышала об этом?
— Да, я слышала, — ответила Долони и умолкла.
— О чем ты задумалась?
— Однажды вы сказали, что того, кто затеет войну с англичанами, ждет поражение. Зачем же вы хотите воевать с ними? Конечно, я только ваша рабыня, и это не должно меня касаться. Но позвольте мне все-таки задать вам этот вопрос, ведь вы так добры ко мне, вы любите меня.
