— Янек, — она посмотрела на него своими большими глазами, в которых плескалось отчаяние, и перевела взгляд на профессора. — Здравствуйте… Я выскочила на минутку, предупредить, чтобы меня не ждали. Моя мама… Она заболела, я не могу её оставить.
— Что с вашей мамой? — мягко спросил Подорожанский.
— Не знаю, — даже в неверном свете уличного фонаря было видно, как покраснела Татьяна; она вообще легко краснела и оттого смущалась ещё больше. — На первый взгляд у неё все здоровое: печень, сердце, почки, но она слабеет день ото дня, а я ничего не понимаю в медицине…
Ян, обычно спокойный и легко забывающий огорчения, от волнения девушки и сам разволновался. Он взял её за руку:
— Не стесняйтесь, Танюша, мы ведь не случайные прохожие, а профессор Подорожанский — светило советской медицины.
— Правда? — Татьяна обратила сияющие глаза на Алексея Алексеевича, но тут же спохватились: — Вы ведь собрались на праздник, а тут я со своими бедами…
— А у нас есть свободных минут пятнадцать, — обратился профессор к Яну, как будто тот, а не он, был старшим.
— Конечно, Алексей Алексеевич, если мы и ненамного опоздаем, нам все равно будут рады!
В небольшой комнате на застеленной кровати лежала женщина в темно-зеленом шерстяном платье с наброшенной на ноги изрядно потертой беличьей шубкой. На её бледном как мел лице выделялись такие же большие, как у Татьяны, глаза, только не серо-голубые, а скорее, серо-зеленые. Пряди красивых русых волос, уложенные, очевидно, прежде в безукоризненную прическу, теперь в беспорядке падали на мраморный лоб.
Она напоминала утонченный изысканный цветок с надломленным стеблем, и выглядела скорее старшей сестрой Татьяны, чем её матерью.
— Господа, вы ко мне? — прошептала она и сделала попытку подняться. — Неудобно, я так некстати расхворалась…
— Лежите, лежите, — Подорожанский привычным жестом взял её за запястье и, вытащив из жилетного кармана часы, принялся считать пульс.
— А вы — кто? — спросила его мать Татьяны.
— Врач.
— Но у меня ничего не болит. Просто временами кружится голова…
— И в обмороки падаешь! — всхлипнула Татьяна.
— Танюша, зачем ты об этом говоришь? Обычная женская слабость!
— Извините, сударыни, — проговорил Подорожанский, — мне нужно сказать два слова наедине моему молодому другу.
Они вышли в общий коридор, странно пустой для коммунальной квартиры и этого времени суток.
— Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальет в банку горячего бульону, да пирогов завернет. Проследи, чтоб укутала потеплее…
— Алексей Алексеевич, — высказал удивление Ян. — Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!
— Твоя помощь нужна тысячам других больных, — потрепал его по плечу профессор, — а здесь… У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Ее кормить надо, батенька!
Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила все необходимое и вручила Яну. Он в который раз подивился расторопности и сообразительности старушки.
Когда он, запыхавшись, вошел в комнату Филатовых, профессор о чем-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то веселое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал все, что тот принес и скомандовал:
— Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!
— Но я не могу оставить маму одну, — запротестовала девушка.
— То есть как это "одну"? — нахмурил брови Подорожанский. — Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!
Татьяна опять покраснела.
— Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны…
— Не волнуйся, Танечка, — улыбнулась старшая Филатова. — Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться…
— Поплавский, я вами недоволен, — проговорил Подорожанский. — Раньше вы были куда расторопнее… Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдется, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!
Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:
— А вы вовсе и не старый!
Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.
По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.
Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вел себя не в пример смелее. Не то чтобы был развязан или чересчур настойчив, а просто чувствовал себя в своей тарелке: ко времени находил нужное слово, мог удачно пошутить или что-нибудь кстати рассказать, а к Татьяне боялся прикоснуться, и вообще его язык точно примерзал к небу.
Татьяна сама невольно пришла к нему на помощь, потому что он уже несколько минут тщетно пытался придумать, о чем завести с нею разговор.
— Как вы думаете, Янек, профессор действительно установил мамину болезнь, или он меня успокаивал, найдя у неё что-то очень серьезное?
— Нет, Алексей Алексеевич вас не обманул, да и вы же сами сказали, Танечка, что у вашей мамы внутренние органы здоровы.
— Потому что я так вижу, — опять смутилась девушка, — но ведь может быть, что мое внутреннее зрение отчего-то искажается! У мамы вроде все здоровое, а свечение вокруг тела слабое, колеблющееся. Выходит, она нездорова, а в чем дело, я понять не могу.
Ян вздрогнул. Девушка совершенно спокойно говорила, что видит не только то, что у человека внутри, но и какое-то свечение вокруг него! А если у неё не в порядке с головой? Он сосредоточился, но никаких отклонений в ней не почувствовал. Вообще, он раньше считал: то, что может он сам, не могут другие. Ян так и жил с чувством непохожести на других и оттого испытывал некоторое превосходство над простыми смертными. Татьяна же, наоборот, была непохожа на других, а жила так, будто все вокруг этими способностями обладали. Какое такое свечение вокруг тела? Можно подумать, это — само собой разумеющееся!
— Таня, — спросил он осторожно, — то, что вы называете свечением, есть вокруг каждого человека?
— Конечно! — девушка даже остановилась, удивленная его непонятливостью. — Вокруг вас, например, оно зеленоватое.
— И вы всегда это видели?
— Не всегда, — задумчиво проговорила девушка, — только после того, как я стала вглядываться. А потом я к этому так быстро привыкла, что временами мне кажется, что такое видят все люди… Я не знаю, как правильно оно называется? Может, ореол? Или нимб? Знаете, как у святых на иконах.
