— Какой знак, Павел Петрович?
— Какой, какой! Вступи дорогу! Бачила? Вступила? Так и попэрла! А ежели б встречная? Так и влупыла б нам, и очи б повылазылы! Ты знаки када в последний раз вчила?
— Я сегодня домой приеду и все повторю, — глотая слезы, пообещала Катя. Через час нужно быть еще у Натальи Антипенко, и там, возможно, она тоже окажется такой же никчемной ученицей.
— Отут тормози. Бачиш, знак высыть? Какой? Правильно, остановка запрещена. Самое тихое место. Та хто ж нас тронеть, мы ж на работе! Покурим трошки. Када паркуешься, поворотник уключай. И трогаться будешь, тоже. Шоб народ сзаду видав, шо ты робыть собираешься. О’кей?
— Поняла. Я забыла просто.
— Забула, забула! Я бачу, шо ты забула, када за руль садилася!
— Павел Петрович, — с робкой надеждой поинтересовалась Катя, — а вам домой еще не надо? Восьмое марта все-таки, а мы вас выдернули…
— Додому я ще вспею. Дома жинка, тэща приехала, так шо я не тороплюся. Нехай стол накрывають. Давай до парка Горького, там униз по Сумской, на площади развернемся и всэ на сёдни, хватит. Може, тебе сигаретку дать? Вспокоишься трошки та поедем. Сильно ты нервная.
— Я не курю, Павел Петрович.
— Ото и правильно. Здоровье гробить. А я покурю пока. — Наставник ее закурил, по мнению Кати, на редкость вонючую гадость, но она не смела возражать, только приоткрыла окно.
Сигаретный дым понемногу вытягивало, а из оконной щели Катя с удовольствием вдыхала свежий воздух. Свежий воздух в городе наполовину состоит из автомобильного выхлопа. Вторая же половина сегодня была поистине волшебной — из окна отчетливо пахло тем непередаваемым ароматом ранней весны, когда она еще незаметна глазу, — нет ни распускающихся почек, не слышно переклички вернувшихся скворцов и строящих свои неряшливые гнезда грачей. Этот запах, может быть, приносило откуда-то с полей, где холодная черная земля готова была покрыться нежной дымкой всходов, или это пахли уже изменившие свой цвет с мертвого зимнего серого на бархатистую мартовскую сепию деревья? Или это пах сам город, сами дома, жадно впитывающие солнце кожей сырой штукатурки, так же соскучившиеся по нему, как и бледные авитаминозные прохожие?
— Ну давай! — разрешил Приходченко, выбрасывая окурок в окно. — Паняй, што ли!
Катя, прерванная прямо на середине своих весенних фантазий, тяжело вздохнула, повернула ключ зажигания, щелкнула поворотником, выжала сцепление до конца и включила первую скорость. Потом осторожненько отпустила сцепление и добавила газу, плавно вписываясь в общий поток.
— Оце молодца! — наконец похвалил ее Приходченко.
На Сумской, однако, начались новые неприятности. Какой-то громадный джип сзади оглушительно, как взбесившийся слон, трубил, требуя, чтобы Катя уступила ему дорогу. Улица была хоть и центральная, но узкая, замощенная гранитной брусчаткой еще при Александре-освободителе, и деваться было некуда — вдоль тротуара стояли припаркованные дорогие лимузины.
Когда джип истерично засигналил снова, Катя дернула руль вправо, добавив учителю седых волос.
— Та хай вин хоч луснэ! — в сердцах сказал Приходченко, хватаясь за руль и выравнивая машину. — Сигналить воно! Сигнальщики, мать вашу етить! Трубачи Первой конной! Ты ехай! Там сороковка! Ты як раз сорок и едешь, все по правилах, чего ты его пропускать должна? А колы б ты зараз въехала кому-нибудь? Чии б то булы б проблемы? Твои проблемы!
— А если он в нас въедет? — нервно, затерроризированная сигналами, поинтересовалась Катя.
— Ось! — торжествующе сделал вывод водитель со стажем. — Пойняла, наконец! Если он у нас въедет, то вже будут его проблемы! Так что ехай спокойно.
Они уже добрались до конца улицы, где джип с торжествующим ревом обогнал их, и Катя с облегчением вздохнула.
Через десять минут они уже въезжали в арку двора, где возле подъезда она увидела знакомые фигуры — Лысенко и Банников мирно курили, дожидаясь ее прибытия. Желая лихо подрулить прямо к ним и похвастать достижениями, Катя с разгону въехала в огромную лужу, резко отпустила педаль сцепления, забыв снять машину с передачи. «Восьмерка» содрогнулась и заглохла. Приходченко, как раз вставлявший в рот сигарету, промахнулся и клацнул зубами.
— Ну шо? — саркастически заметил он. — Остановылась, як вси бабы становляться. Вчиш тэбэ, вчиш. Трохы языка соби не видкусыв! Ще завтра увэчери поедем, шоб ты хоть фары навчилась включать. Ферштейн? И в понедилок, як начальство бензину дасть. Ну, що ж ты в калюжу прямо встала? Як тепэр выйты, не знаешь? Та заводь, проидь трошки та зразу и розвэрнысь. От горэ! Що ж ты знову у ту ж саму калюжу едешь? Та задом здай, як хочешь до их пидъихать!
Задом лейтенант Скрипковская прямо на начальство ехать побоялась, протянула еще метра два, миновав злополучную водную преграду, и остановилась, на этот раз по всем правилам. Когда она вышла из машины, то почувствовала в руках и особенно в ногах противную мелкую дрожь.
* * *
— Ладно, Коля, с Катенькой мы более-менее разобрались. Теперь давай с тобой. У тебя, как я понимаю, на этой сцене тоже своя роль имеется?
— Наташка, иди к нам в отдел. Мы тебя сразу возьмем, без испытательного срока на две ставки разом. Будешь у нас и психологом, и костюмером…
— …и гримером, и парикмахером, и ясновидящей заодно.
— Угадала!
— А чего гадать? Ты сам вчера сказал, что на джипе Борисыча ездить будешь.
— Черт, это что ж я так проговорился, а?
— А по-моему, ты специально проговорился. Хитришь, Банников? Давай колись, хитрая морда. Так в чем проблема-то? Одежку тебе тоже нужно подобрать для карнавала вашего?
— А что, у тебя еще юбки ненадеванные остались? Нет, Наташ, проблема тут другая. Шмотки у меня и свои есть. Тут, понимаешь, Наташ, игра тоньше как бы должна быть. Представь, что я… ну, в общем, такой жучара — денег куры не клюют, а сам… ну… прибедняюсь. То есть некие детали, которые наметанному глазу ясно бы показали истинное, так сказать, положение вещей…
— В принципе, срубила… Часы возьмем у Антошки, — заявила Наталья и деловито стала прикидывать: — Одежку тебе и в самом деле нужно добротную, но неброскую, такую, что из моды вышла пару сезонов назад, а тебя жаба душит новую купить.
— Вот, у меня именно такая и есть.
— Это прекрасно, а то моими юбками ты, оказывается, брезгуешь… К тому же с Антошкой ты все-таки в совершенно разном росте, не то что мы с Катей — почти одинаковые.
— Наташ, я ни на что не намекал!
— А хоть бы и намекал! Да… часики, зажигалка… чего там мужики еще носят?
— Может, цепочку или перстень на руку? — робко подсказала Катерина.
— Хорошая идея. Цепочку зимой все равно видно не будет, а вот перстень… Такой… солидненький, но не слишком бросающийся в глаза. Есть у меня такой на примете.
