Уорлок насмешливо скривит рот. Глава шпионской сети был высоким молчаливым человеком, с явным пренебрежением относившимся к моде. Он был одет, по обыкновению, в черный бархатный сюртук, темные бриджи и сапоги для верховой езды. Темные волосы Уорлока были стянуты назад, на голове сидела двууголка. Себастьяна отличала мрачная красота, и проходившие мимо леди оглядывались на него, одаривая томными взглядами.
— Убежден, я видел, что вы улыбались. Только не подумайте, что я осуждаю вас. Свежий воздух должен бодрить — особенно после Парижа.
Это что, острота, попытка поддеть? — подумал Саймон. Так Уорлок намекал на его арест? У Саймона не было ни малейшего желания упоминать об этом; если руководитель шпионской сети не знал о его тюремном заключении, это было только к лучшему. Конечно, Уорлоку было бы весьма непросто обнаружить степень двуличия его агента. С другой стороны, куратор шпионской сети, казалось, знал абсолютно все.
— Я наслаждаюсь прогулкой на своей новой лошади и просто восхитительным весенним днем.
— Давайте привяжем лошадей, — бросил Уорлок, и это было не предложение. Он остановился и спешился.
Саймон последовал его примеру. Они провели лошадей по дорожке вперед, по направлению к дубовой роще, где и привязали их к ветвям.
— Я скучал по городу, — сказал Саймон, просто чтобы поддержать светский разговор.
— Могу представить, как вы скучали. Очень сожалею о вашей потере, Гренвилл.
Саймон безразлично пожал плечами:
— Она была слишком молода, чтобы умереть.
— Всегда кажется, что люди слишком молоды, чтобы умирать.
— Да, так и есть. — Саймон знал, что они оба думали о невинных жертвах войны и революции. К горлу подступила тошнота.
— Не думаю, что режим террора может существовать вечно.
Уорлок медленно пошел к пруду. Себастьян направился следом.
— Тиранов всегда ждет падение.
— Внутри комитета и внутри коммуны существуют разногласия, — заметил Саймон, имея в виду Комитет общественного спасения Робеспьера и парижское городское правительство. — Но никто не защищен от подозрений. Каждый боится стука в дверь посреди ночи.
Подумать только, как спокойно звучал его голос!
— Вы тоже боялись?
Саймон напрягся всем телом.
— Я был бы дураком, если бы не боялся разоблачения.
Уорлок остановился, так же как Саймон. Волосы на голове Гренвилла зашевелились, когда Уорлок тихо спросил:
— Что у вас есть для меня, Гренвилл?
«Он знает», — холодея от ужаса, подумал Саймон. Уорлок знает, что его агент находился в тюрьме. Начальник шпионской сети был человеком выдающегося ума. Если он еще не выяснил, как именно Саймон выбрался из заключения, а потом и из Франции, то скоро, несомненно, это поймет.
Саймон знал, что сейчас не время рисковать. Оставался небольшой шанс на то, что Уорлок ничего не знал о его тюремном заключении, но инстинкты подсказывали Гренвиллу, что это не тот случай. А поэтому ему стоит раскрыть часть правды…
— Я и не ожидал, что когда-либо вернусь домой, — осторожно произнес Саймон.
— И я не ожидал когда-либо снова вас увидеть, — пристально взглянул на него Уорлок.
— Выходит, вы знали, что меня взяли под стражу? — Саймон изо всех сил пытался забыть ту темную сырую тюремную камеру, что было нелегкой задачей, ведь она снилась ему каждую ночь.
— Это моя работа — знать о подобных вещах. Вы — один из моих людей. Двадцать четвертого декабря мне сказали, что вы попали в тюрьму четырьмя днями ранее. Я был в ужасе.
Ну разумеется, он тревожился.
— С того самого момента, как я вернулся во Францию, с конца ноября, я был уверен, что за мной следят, — кратко пояснил Саймон.
— Но им все равно удалось посадить вас в тюрьму.
— Да. Они схватили меня, когда я меньше всего этого ожидал.
— Как вы избежали гильотины? — спросил Уорлок таким ровным тоном, словно они обсуждали скачки.
— Я использовал родство Журдана и Сент-Джаста в своих интересах. Я заверил «бешеных», что я, Журдан, буду желанным гостем в доме своего кузена в Лондоне. Я сказал им, что Сент-Джаст примет меня в своем доме с распростертыми объятиями. В этом случае Журдан получит возможность вращаться в высших кругах лондонских тори, не вызывая подозрений. Я пообещал «бешеным», что обеспечу их бесценной информацией.
Саймон покрылся липким потом. Он только что сказал Уорлоку почти все — за исключением того, что он совершенно не представлял себе, на какой стороне в итоге окажется.
Уорлок сохранял спокойствие.
— Это было умно, Саймон, чертовски умно.
— Любой проявит выдающиеся умственные способности, когда вот-вот лишится головы.
— И вы обеспечите их бесценной информацией? — невозмутимо поинтересовался Уорлок.
— Разумеется, да! — резко бросил Саймон. — В противном случае они выследят меня, Уорлок, и убьют. И что еще хуже, они могут понять, кто я на самом деле, и отомстить моим сыновьям.
Уорлока совершенно не задела эта вспышка эмоций.
— Но вы, естественно, предоставите ему только ту информацию, которую я одобрю.
— Конечно, — солгал Саймон. — Я могу быть кем угодно, но я — патриот.
— Да, вы — патриот, — медленно, словно о чем-то размышляя, произнес Уорлок. — Вы уже создали видимость присутствия Журдана здесь, в Лондоне?
— Журдан снял комнату в «Лондон Армс», и я уверен, что хозяин гостиницы видел, как я несколько раз появлялся и уезжал.
— Замечательно, — улыбнулся Уорлок. — А как вы должны выйти на связь с людьми Журдана?
Саймону совсем не хотелось делиться подобной информацией с Уорлоком, поэтому он солгал.
— Я еще не получил инструкции на сей счет. Они знают, что я остановился в «Армс», и они умны и осторожны.
— В таком случае держите меня в курсе. А вы знаете, что нужны мне там, в Париже, причем как можно быстрее?
Саймону стало дурно.
— Я так и предполагал.
— Мы должны использовать распри внутри комитета, — не допускающим возражений тоном сказал Уорлок. — Как вам наверняка известно, там предпринимаются попытки организовать оппозицию Робеспьеру.
— Там у вас есть другие агенты.
— Да, есть, но никого — внутри комитета. Разве вас не представили им как Журдана?
Саймон замер на месте. Уорлок знал, что Ляфлер представил его Робеспьеру и его комитету. Интересно, что еще известно Уорлоку?
— Вам ведь не трудно будет лично переговорить с Робеспьером? Вы, Гренвилл, для меня просто бесценны.
Саймон облизнул пересохшие губы.
