Мы усаживаемся, а Джеймс идет на кухню посмотреть, как там ужин.
— Как ты поживаешь, Китти? — спрашивает Алисон.
— Хорошо, — говорю я, — хорошо.
Она очень старается. У нее нет дочерей — только я, невестка, — и она хочет, чтобы мы были друзьями.
— Я вижу, у Адриана вышла новая книга.
— Да, — говорю я и показываю ей книгу.
Я предпочла бы не давать ее, пока сама не перелистала страницы: мне нравится ощущение, возникающее при чтении свежей, никем еще не тронутой книги. Но она уже протянула руку, и я вынуждена передать ей книгу. Адриан производит на них впечатление. Он — мой паспорт, без которого меня бы не принимали, мой единственный родственник, знакомством с которым они гордятся. Вся остальная моя родня приводит их в замешательство, и только ответственность, надежность и успех Адриана показывают нас в выгодном свете.
— Я прочла рецензию в «Таймсе», — говорит она. — По-моему, они считают, что он покорил новые высоты.
— Это хорошо, — сказала я, расстроившись оттого, что обозреватель прочел книгу раньше меня. Что же он медлил и не отдал мне сразу же мой экземпляр?
— Завтра я куплю себе, — сказала она, протягивая книгу мне обратно. — Если я занесу ее, вы сможете попросить Адриана поставить автограф?
— Конечно.
Они воспринимают это как способ вложения денег, на тот случай, если он умрет молодым или станет не просто хорошим, а великим. Первое издание с подписью может стать довольно ценным лет так через двадцать — тридцать.
— Можем приступить к еде, если вы не против, — говорит Джеймс, входя в гостиную; волосы упруго курчавятся, готовые к защите. Он так старается им угодить.
— Какая чистота у вас в квартире! — говорит Алисон, обводя восхищенным взглядом безукоризненно чистую кухню Джеймса.
— Спасибо, — отвечаю я.
Джеймс не говорит им, что я живу в соседней квартире. Должно быть, они думают, что я просто ухожу туда работать. Они видят нас с Джеймсом в этой квартире и думают, что мы абсолютно подходим друг другу. Думают, вкусы наши во всем совпадают, идеальная чистота необходима нам обоим.
Джеймс приготовил cog au vin. И вот мы сидим в его блистающей кухне и послушно ждем, пока он достает блюдо из духовки и ставит перед нами. Раньше он всегда просил меня притворяться, что это я все приготовила, но я из этого притворства устраивала такую неразбериху, что мы отказались от подобной затеи. Так что теперь все знают, что, пока Джеймс убирается и готовит, я читаю.
Мы вежливо переговариваемся, наполняя свои тарелки, а Джеймс разбирается с вином. Я наблюдаю за ним. Хотелось бы мне знать, что вынудило его научиться готовить до того, как он встретил меня? Кого это он кормил, стараясь произвести впечатление? Должен же он был на ком-то попрактиковаться, чтобы стать таким умельцем? Он сам это отрицает. «Просто я все делаю по рецептам, — говорит он. — Так может каждый». Существования какой-то девушки до меня он никогда не признает, а я не могу противиться соблазну спрашивать у него об этом время от времени.
— Как вам понравилось в Нью-Йорке? — говорит Алисон после того, как тарелки у всех наполнены.
— Замечательно, — отвечаем мы с Джеймсом почти одновременно, излишне поспешно стараясь доказать, что мы там действительно были.
— Хорошо, — говорит Алисон, и мы замолкаем.
По какой-то причине — я даже не знаю, по какой именно, — мне трудно поддерживать разговор с родителями Джеймса. Создается впечатление, что нам просто не о чем разговаривать.
— Ты не смотрел теннис? — спрашивает Джеймс отца через несколько секунд.
Джереми кивает и роняет с поднимаемой ко рту вилки кусочек кабачка. Вилка попадает в его рот без кабачка, и он выглядит немного озадаченным, не обнаружив того, что требовалось жевать. Он вновь опускает вилку на тарелку и делает еще одну попытку.
— Последнее время мы сами много играем в теннис, когда нет дождя, — говорит он.
У них в саду есть теннисный корт, и они всегда играют в белой одежде, даже если их никто не видит.
— Приезжала Дженни, несколько дней гостила у Марджори, — холодно замечает Алисон.
Марджори — их соседка и близкий друг.
Джеймс перестает жевать.
— Дженни училась с Джеймсом в школе, — сообщает мне Алисон.
— Да, — говорю я. — Вы рассказывали об этом раньше.
— Она привезла внуков, Кэти и Бена. Такие очаровательные детки — Кэти всего девять месяцев, и она, конечно, ползает, а глаза у нее такие большие и круглые, как будто она все понимает.
Зачем они это делают? Как будто хотят уверить всех, что этого никогда не было. Как будто хотят убедить меня проделать все снова и выиграть на этот раз. А может, мне просто взять и сказать, напрямую напомнить им о реальности: «Я, между прочим, потеряла ребенка и больше не смогу иметь детей». Просто на тот случай, если они на самом деле все забыли.
— Еще вина? — говорит Джеймс, вскакивая.
Алисон и Джереми так и сияют респектабельностью. Высокопрофессиональные, материально обеспеченные люди среднего класса, они хотят иметь внуков, чтобы можно было откладывать деньги на их образование. Может, они уже подумывают о том, чтобы найти суррогатную маму, может, даже хотят дать денег на такое дело. Раньше я была склонна думать, что они создают эту ауру респектабельности, чтобы производить впечатление на других, но теперь поняла, что они такие и есть на самом деле. Все, что они нам демонстрируют, — подлинное. Они не склонны ни сгущать краски, ни приукрашивать. Они похожи на гладкий бежевый ковер, абсолютно нейтральный и спокойный, надежно лежащий под ногами, способный легко сочетаться со всем, что его окружает, предлагая сотрудничество, а не противостояние. Для меня бежевый — бесцветен.
— Ты пробовал бегать трусцой? — спрашивает Джереми Джеймса. Он проявляет беспокойство по поводу недостатка физической активности в нашей жизни.
— Нет, — говорит Джеймс.
Джереми бегает трусцой каждое утро с семи до восьми, три раза обегает свой квартал, прыгая беспрерывно на том месте у «зебры», где ему приходится ждать. По его словам, он делает это по той причине, что, видя так много закупоренных артерий на операционном столе, хорошо знает, как велика опасность.
— Джеймс находит, что бег трусцой труден для него из-за ноги, — говорю я.
Они оба смотрят на меня.
— Он же может бегать, — возражает Алисон. — Он всегда принимал участие в спортивных мероприятиях в школе.
Я знаю о том, какой пыткой становились для Джеймса спортивные забеги; школьники выезжали для этого за город. Он всегда приходил последним. За исключением одного дня, когда он с тремя другими мальчиками обманул всех и поймал такси. Они вышли, не доехав до школы двух сотен ярдов, и остальные посоветовали Джеймсу еще подождать минут двадцать, прежде чем приходить к финишу, иначе он испортил бы всю игру. Он подождал, но все же появился в первой десятке. Учитель физкультуры не мог поверить, что Джеймс пробежал всю дистанцию и уложился во время. Он не обвинил его в обмане напрямую, но сертификата ему не выдал, и решено было замять дело.
