– Ну, поехали! – ухмыльнулся Крысий Хват. – С огоньком!
И соединил провода. Полыхнула ослепительная вспышка, и вся шерсть на Крысьем Хвате встала дыбом и затрещала голубыми искорками. Ток от силового провода пронизал его насквозь; тело его забилось в конвульсиях, в мозгу вспыхнули ветвистые молнии. Окна кукольного дома озарились ярким светом, но Крысьего Хвата поглотила непроглядная тьма. Его обмякшее тело лежало в верёвочной сетке, покачиваясь на вечернем ветру. Спустя какое-то время о нём забеспокоились. Зимородок и выпь разыскали его и принесли домой – в ту самую гостиную, которую он собирался поджечь. Его осторожно положили на пол, и всё семейство стояло над ним, охваченное скорбью.
– Бедный дядюшка Хват! – приговаривал мышонок-сын, вышагивая по комнате. – Да-да, я буду называть его дядюшкой! Он придумал для нас самозавождение! Он сделал наш дом таким красивым! И погиб, чтобы дать нам свет!
– Таким как он – самое место в темноте, – заявил безглазый жестяной козлик. Его товарищи по отряду громко рассмеялись.
– Нет, всё-таки жаль, что его жизнь оборвалась так нелепо, – возразил мышонок-отец. – Под конец он исправился. Его и не узнать было.
– Не стану утверждать, что он мне нравился, – печально промолвила слониха, – но этого я себе не прошу. Это слишком ужасно!
– А по-моему, он не умер, – заметила выпь. – У него глаза открылись.
– Поговорите с нами, дядюшка Хват! – воскликнул мышонок-сын. – Скажите что-нибудь!
Крысий Хват, только что валявшийся на полу мешком, как старая тряпичная кукла, почувствовал, что к нему возвращается жизнь. Он приподнял голову и огляделся. Дом, как видно, не сгорел… и Крысий Хват внезапно обнаружил, что очень этому рад.
– Повтори-ка, – прошептал он слабым голосом.
– Что повторить? – не понял мышонок.
– Как ты нажвал меня, – уточнил Крысий Хват.
– Дядюшка Хват?
Крысий Хват кивнул и улыбнулся беззубой улыбкой, и тьма, заполнявшая его, раскрылась навстречу свету.
И кукольный дом, казалось, достиг совершенства. Каждую ночь он сверкал в темноте, как самоцвет на окраине свалки, и все его обитатели были счастливы и довольны.
– И всё-таки ещё кое-чего не хватает, – однажды сказала слониха. – Сущей мелочи, но всё же. По-моему, нашему дому нужна вывеска с эмблемой.
– Какая именно вывефка? – спросил Крысий Хват. – Я в два фчёта вфё фделаю.
– Ну, точно не знаю, – замялась хозяйка дома. – Что-нибудь простое и благородное… ну, как тебе объяснить? Знаешь, бывают такие дома с именами… «Дом с фронтоном», например. Или «Дом среди вязов»…
– На свете есть только одно имя, которое может носить наш дом, – сказал мышонок-сын.
– И только одна эмблема, которая может принести нам счастье, – добавил отец.
Этикетка с банки «БОНЗО», развевавшаяся вместо флага на дозорной башне, давно превратилась в лохмотья от ветра и дождя. Но вскоре нашли новую этикетку, и Крысий Хват сделал с неё точную копию на овальной доске, перерисовав бесконечных чёрно-белых пёсиков на традиционном оранжевом фоне, а сверху изящным почерком вывел три слова: «ПОСЛЕДНИЙ ВИДИМЫЙ ПЁС». Обзаведясь вывеской, дом преобразился, точно по волшебству: так оживает лицо на портрете, стоит прорисовать глаза. Он словно приосанился и, казалось, стал выше, внушительней и просторней.
– Странное дело, – заметила слониха, разглядывая пёсиков, отступающих в глубину вывески. – Эмблема и впрямь отличная, но с ней наш дом стал похож на трактир или гостиницу.
– На гостиницу? – задумчиво повторил мышонок-отец, проходя мимо жены в своём бесконечном кружении по площадке. – А почему бы и нет? – добавил он, миновав слониху на следующем круге.
– Птицам здесь понравится, – сказала тюлениха. – У нас будут останавливаться путешественники со всего света. Сколько интересного они смогут рассказать!
– Они будут заглядывать к нам дважды в год, – подхватил мышонок-сын, – в перелётах на север и на юг. Будут отдыхать у нас по ночам и в непогоду.
Крысий Хват смастерил ещё одну вывеску, поменьше, и повесил её под первой. «ПЕРЕЛЁТНЫМ ПТИЦАМ СЮДА» – значилось на ней, и теперь кукольный дом наконец обрёл своё истинное «я». Вывески покачивались на ветру так плавно и величаво и поскрипывали таким закалённым, бывалым скрипом, что сразу становилось понятно: и они, и весь дом заняли место, отведённое им судьбой от начала времён, – именно здесь, на окраине свалки, у железной дороги, между землёй и небом. «Вот он я, – без обиняков объявляли они всему миру, – Последний Видимый Пёс. К вашим услугам, дамы и господа! Кров и радушный приём для усталого путника. Добро пожаловать!»
И гости не заставили себя долго ждать. Птицы, предпочитавшие дневные перелёты и державшие курс по солнцу, замечали ярко окрашенную гостиницу на краю свалки и останавливались переночевать. Ночные путники, определявшие направление по звёздам, устремлялись к сиявшему, как маяк, Последнему Видимому Псу в часы перед рассветом. Гуси трубили, пролетая над маленькой гостиницей, и отмечали её как ориентир на своих навигационных картах, которые всегда держали в голове. Большинство перелётных птиц уже покинуло эти края, но запоздавшие с отбытием дрозды и славки присаживались отдохнуть на площадку; ласточки и скворцы, иволги, и танагры, и тихие горлицы на все голоса восхваляли гостеприимство кукольного дома и обещали непременно заглянуть на обратном пути.
Квак, зимородок и выпь вновь развернули бурную деятельность. Стульев и столов в доме становилось всё больше и больше; появились скатерти в красно-белую клеточку и цветы в горшках. Дом откликался на суету прибытий и прощаний. Как только обустраивали новую комнату, её тотчас занимали постояльцы; и площадку за эту осень дважды пришлось расширять.
Крысий Хват отремонтировал музыкантов из фуражирского отряда, и они аккомпанировали пернатым певцам на музыкальных вечерах; жестяные клоуны и жонглёры развлекали жильцов; жестяные зверюшки показывали разные трюки; безглазый козлик разносил бутерброды, а затем тюлениха, напевая нежные баллады, покачивалась между столиками в полумраке (Крысий Хват регулировал освещение с помощью трансформатора). Отец и сын без устали расхаживали по гостиной, повествуя о своих странствиях и приключениях, выслушивая рассказы постояльцев, каждого привечая и помогая всем почувствовать себя как дома. Зимородок стал шеф-поваром, а выпь, когда-то нелюдимая затворница, превратилась в радушную зазывалу и несла дозор на башне, окликая всех пролетающих мимо птиц. Но самой яркой личностью в гостинице оставалась слониха: её глубочайшее чувство собственного достоинства и величавая осанка в очаровательном контрасте с залихватской чёрной повязкой на глазу и пиратской косынкой придавали всему заведению особый дух бесшабашного аристократизма, не восхищаться которым было просто невозможно.
Новости разлетелись на птичьих крыльях по всей округе, и к началу зимы владельцы гостиницы уже повсеместно славились как непревзойдённые в своём радушии хозяева. Сведущие птицы утверждали, что «Последний видимый пёс» – единственное место, где можно спокойно передохнуть на перелёте через свалку. Даже когда схлынули волны мигрантов, недостатка в гостях не было: синички и воробьи, поползни и кардиналы собирались на досуге в гостиной у камина из пивных банок, сложенного Крысьим Хватом. Сойка-репортёрша, по-прежнему неутомимая в своих поисках новостей, важных и не очень, тоже облюбовала гостиную и в зимнюю пору каждый день заглядывала сюда погреться и перекусить: у камина всегда стоял поднос с птичьим кормом. Здесь она проводила большую часть времени, перемывая косточки обитателям всей округи и пересказывая свежие сплетни.
