– Он спрашивает, не можешь ли ты достать еще марихуаны, – сказала я.
– У меня в кармане недокуренный косяк, – сказал Пирс. – Малек лежалый.
– Сейчас покурим? – спросил Саймон.
– Оставь себе, – сказал Пирс. – Мне уже пора.
– Неужели ты так скоро нас покидаешь? – с тоской сказал Саймон.
– Я бы чего-нибудь выпила, – мрачно сказала я.
– Прости, я должен был сам предложить!
– Ничего.
– Нет-нет, это моя вина. Чего бы ты хотела? Боюсь, выбор не слишком велик. Есть джин и бутылка шампанского. Как насчет шампанского? Я его специально охладил.
– Звучит заманчиво, – сказала я. – А оно… сладкое?
– К сожалению, довольно сухое.
– Придется пить сухое.
– Ну, в общем, я пошел. Увидимся. – Пирс положил косяк на журнальный столик и направился к двери.
– Очень мило, что ты заглянул! – сказал Саймон, выбираясь из-под шали. – Приходи в любое время. – Он с тоской смотрел ему вслед, пока не вспомнил наконец о моем присутствии. – Так… Да… Дорогая, давай пойдем на кухню, я открою шампанское, хорошо?
Я потащилась за ним.
– Тебе что, мой брат нравится больше? – спросила я. – Хочешь, я его позову? А сама уйду.
– Прошу прощения? – сказал Саймон. – Правда? Ах нет… Нет! Твой брат очень симпатичный, но меня, кажется, тянет к тебе. Просто… я так волнуюсь в твоем присутствии, что подумал, может, если бы мы с тобой были не одни, мне было бы спокойнее.
– Да? – сказала я. – Ты что, меня боишься?
– До дрожи, – сказал он, откупоривая бутылку. – Ну, за нас! – Он протянул мне бокал.
– Знаешь, на курах живут кровяные трематоды. Они спариваются непрерывно. Им не надо тратить время на поиски партнера. Самец и самка встречаются – а обитают они у курицы в глотке – и так и живут беззаботно и счастливо. Несчастна разве что курица. Может, сядем?
– Да, мисс, – Саймон подлил мне еще шампанского. Пузырьки так замечательно лопались. Мы вернулись в гостиную. Саймон снова залез под шаль. – Почитаешь мне?
– Да, конечно. – Я взяла книжку и открыла ее наугад. – «Пусти, Моряк! Страшна твоя Иссохшая рука. Твой мрачен взор, твой лик темней Прибрежного песка».
– О-оо! Я как это себе представлю – у меня мурашки по телу. Дорогая, я хочу тебя кое о чем спросить. Мне надо съездить на несколько недель в Англию. Не хотела бы ты составить мне компанию?
– Что?
– Не хотела бы ты поехать со мной в Англию? – повторил Саймон.
– Прости, – сказала я. – Что ты сказал? Извини, я задумалась о гермафродитах, паразитирующих на рыбах.
– Может быть, с моей стороны слишком самонадеянно приглашать тебя в путешествие. Мы едва знакомы.
– Ты зовешь меня с собой в Англию?! – заорала я.
– Извини.
– Потрясающе! Никогда не бывала за границей. Только в Австралии. А сколько это будет стоить? У меня на счету двадцать четыре доллара – я копила на учебу.
– Об этом не беспокойся, – сказал он. – Я все беру на себя.
– Классно! Только, знаешь… Я обещала брату отвезти его в Лос-Анджелес.
– По-моему, ты взвалила на себя слишком много обязательств! – сказал он обиженно, но тут же взял себя в руки. – Он взрослый парень. Мог бы и сам поехать. – Он придвинулся ко мне и обнял меня за плечи. И был он такой хорошенький, что я чуть не расплакалась, но тут от него пахнуло затхлым сыром, и мои нежные чувства испарились. – Как было бы замечательно, если бы ты поехала. Я мечтаю познакомить тебя с родителями.
– Боже упаси! – сказала я.
– Твой брат отлично справится и без тебя.
– Ох, сомневаюсь, – сказала я. – Он очень чувствительный. И подвести его я не могу – он никогда больше никому не сможет доверять. Я обещала, что сделаю из него кинозвезду.
– На мой взгляд, все это необычно до крайности, – сказал он. – Я испытываю чувства, о которых всего несколько дней назад даже не догадывался. Хорошо, согласен: я поеду с тобой в Лос-Анджелес, помогу тебе обустроить твоего брата, а потом мы с тобой отправимся в Англию. Я уверен, вы с моей мамой замечательно поладите. – Он усмехнулся. – За глаза мы зовем ее Священным Монстром.
Я пригубила шампанское. Оно, как и многое другое, меня разочаровало. Я-то думала, что по вкусу оно будет как имбирный лимонад, в котором плещутся сказочные феи и эльфы, а оно оказалось просто кислятиной.
– Ничего, что сухое? – спросил Саймон, прикусив губу. – Это «Кристалл». У меня и черная икра есть.
Я ничего не сказала, только как могла сурово посмотрела на Саймона. Глаза у него голубые, ресницы густые и такие черные, что кажется, будто он подводит глаза. Ну что за идиот! Ничегошеньки обо мне не знает, просто понятия не имеет, какая я на самом деле. Пока что он видел только лучшую мою сторону, и, похоже, ему вообще плевать, есть ли у меня мозги. Собрался везти меня домой показывать родителям! Составил обо мне мнение по моей внешности, а все остальное придумал, чтобы под картинку подходило. А если бы я была пятидесятилетней теткой весом фунтов в четыреста? Да он бы со мной даже не заговорил, хотя внутри я была бы точно такая же, как сейчас. С чего это люди взяли, что внешнее и внутреннее соотносятся? Вот Пирс, например. Все девчонки считают, что он тонкий и умный человек, а мужчины принимают его за задиру и хулигана. Я же, за много лет неплохо его изучив, могу сказать с уверенностью, что внутри у него не происходит ровным счетом ничего.
– У тебя такой задумчивый вид, – сказал Саймон, поднимая бокал.
– Это потому, что я думаю.
– О чем?
– Я эту мысль еще не додумала, – сказала я. – Она состоит из двух частей.
– О чем же первая?
– О том, что я сейчас рыгну.
– Ха-ха-ха! – весело захихикал он. – А если серьезно? Не смущайся. Мне интересны все твои мысли, даже самые обыкновенные.
– Отстань, а? – сказала я. – Я все еще думаю, а ты мне мешаешь. Еще один звук – и я тебе въеду по урыльнику.
– Прости, не понял.
– Стукну тебя по голове и смоюсь отсюда! – сказала я. – Совесть меня мучить не будет.
– Черт возьми! – сказал он с восторгом. – Ты говоришь в точности как Священный Монстр, хотя она, естественно, выражается иначе. Ты что, серьезно? Ты действительно имеешь в виду то, что говоришь?
– Не совсем, – сказала я. – Я никогда не имею в виду того, о чем говорю. Я думала, а говорить и думать одновременно я не умею, поэтому я просто открыла свои коралловые уста, и слова сами полились. – Он отодвинулся в угол дивана и смотрел на меня искоса. – Может, у меня опухоль мозга, – сказала я. – Или мама нас неправильно воспитывала: нас никогда не учили, каким ножом что резать, и врать и притворяться не учили. Она всегда считала, что мы должны говорить то, что думаем.
