Таскани почувствовала его недовольство.
– А что такого? Вы что, вдруг решили и морали меня учить? Это было смешно. Ухохочешься.
Брови у нее сошлись – такой Ной еще никогда ее не видел, – глаза смотрели отчужденно. Он мог потерять ее. Его ученики только тогда соглашались заниматься, когда хотели ему понравиться. Если он ничего не предпримет, Таскани перестанет хотеть ему нравиться и он утратит над ней контроль.
– Ты злостная интриганка, – сказал Ной. Он не смог отделаться от бодренькой нотки, и она, вполне возможно, восприняла этот упрек как комплимент.
– Да, – улыбнулась Таскани. – Может, теперь поделаем что-нибудь веселенькое?
Единственным предметом, для которого Ной нашел Таскани настоящий учебник, была история. Вытащив учебник из стопки и просмотрев его, он тут же почувствовал неприязнь к этой книге: материал был распределен не по странам и эпохам, а по тематике; в той главе, что была нужна Таскани, шла речь о торговых путях и об изменениях, что они претерпели с течением времени. Ной почувствовал искушение предаться воспоминаниям, насколько проще были учебники в дни его учебы, но подавил его. Не хватало ему еще выставлять себя занудой. Его ученики любили его за его молодость.
– Знаете, у нас ведь и до Агнесс было много всяких девушек, – сказала Таскани.
Ной посмотрел на часы – образовательный процесс допускал еще несколько минут болтовни, если это поможет его ученице прийти в хорошее расположение духа.
– Вот как, и какие же они были? – спросил он.
– Ну, сначала была Клод, я ее не помню, потому что была маленькая, но Дилан ее ненавидел, и она у нас и месяца не прожила. Потом была Брижит, она была славная и часто водила нас с Диланом в парк, где встречалась с женихом. Она была классная, все было здорово, но только один раз я на нее разозлилась, потому что она перепутала, что я хочу, – я ненавижу кофейное мороженое, – и сказала маме про жениха, и Брижит пришлось уйти. Но хуже всех была Паскаль. Она загоняла нас спать, как какая-нибудь надзирательница из концлагеря, а когда я купалась на ночь и за полчаса не успевала, она начинала ныть: «Я хочу домо-ой, Таскани, давай уже заканчивай скорее», – как будто так можно, ведь в конце же концов мама же ей платила, верно? Но она была прямо непробиваемая, и маме она нравилась, потому что была старше остальных и ее было не так-то просто запугать. Но мы с Диланом все-таки придумали, как ее достать: мы ей сыпали соль в сахарницу, когда она пекла всякие там лепешки, а один раз сунули ее губку в унитаз, ему тогда было, наверное, пятнадцать, это была ужас какая пакость. А потом один раз у мамы с папой была вроде как годовщина, и Паскаль повела нас куда-то ужинать. Она всегда была такая странная, у нее, наверное, нервы расшалились…
– Расшатались, – механически поправил Ной. Он был оглушен этой нескончаемой «литанией».
…и мы с Диланом над чем-то там смеялись, я уже не помню, над чем, и я стукнула. Я имею в виду, тихонечко стукнула ногами ей по ногам. А она вдруг встала и говорит: «Я больше не намерена это терпеть, вы оба монстры, счастливо оставаться» – и это посреди ресторана! – и мы с Диланом только посмотрели друг на друга, понять ничего не можем, что за хрень, а она ушла и больше не вернулась. А потом мама нашла Агнесс, про которую мы думали, что она беременна.
– Ух ты, – сказал Ной, – а теперь давай-ка поговорим о турецких завоеваниях. Да, о турецких завоеваниях.
– Нет, вы признайтесь, что никогда ничего подобного не слыхали.
Могло быть несколько объяснений такого поведения Таскани. Первое – это что она привыкла к нему и стала чувствовать себя более раскованно. С другой стороны, она, возможно, привыкла вести себя так в школе – так она себя подавала в этой своей академии Мурпайк (да и во время недолгого пребывания в Чоуте тоже): девушка в миниатюрных шортиках, которой наплевать на преподов, всюду, где только можно, стремящаяся привлечь к себе внимание.
– Никогда ничего подобного не слыхал, – признал Ной.
Таскани перекинула волосы на другое плечо и принялась играть прядками.
– Ладно, – сказала она, – я готова трудиться. Когда я ушла, мы проходили про торговые пути в средние века.
Ной сглотнули попытался вспомнить все, что знал о средневековых торговых путях.
– Ну и что ты можешь мне рассказать? – спросил он.
– Ну-у, я не знаю… – Она вытащила из заднего кармашка листок бумаги. Это заняло несколько секунд: джинсовая юбка прилегала, как вторая кожа.
Ной украдкой глянул на вопросник в конце главы.
– Ну, – намекнул он, – если нарисовать карту основных торговых путей четырнадцатого века и карту распространения эпидемий бубонной чумы. Будут ли они в основном совпадать и почему? Или не будут и почему?
– А Линдси Лохан вам нравится? – ответила Таскани. – Правда же она супер?
Тут, словно чувствуя, как желательно ее появление, прибыла Агнесс с завтраком и коробкой печенья «Petit ecolier»[12].
– Я взяла вам еще печенье. Вы его хотеть?
Ной и Таскани отказались. Смерив их еду многозначительным взглядом, Агнесс вышла вместе с коробкой. Таскани глянула на Ноя, одна бровь поползла вверх. «Печенье?» Ной не смог удержаться от смеха. Подростки жестоки, жестокость окутывает их как темная аура, и под ее действие попадают те, кто рядом.
Они закончили достаточно рано, чтобы Таскани успела добраться до дома в Коннектикуте, где у нее в четыре был урок верховой езды. Доктор Тейер вошла в столовую и велела Таскани идти в свою комнату. Таскани медлила, играя с изящной статуэткой грума, стоявшей на середине стола.
– Иди, Таскани. Машина ждет. Иди собери вещи.
Таскани изогнулась так, чтобы смотреть в промежуток, который образовывал согнутый материнский локоть, как если бы доктор Тейер была неодушевленной преградой между нею и ее репетитором.
– До свидания, Ной, – сказала она.
– До завтра, – сказал Ной.
– Да, до завтра.
Таскани прошмыгнула мимо матери и ушла. Доктор Тейер лизнула палец и потерла грязное пятнышко на полированной столешнице.
– Хм, – смущенно проговорила она, – и как она?
– Более-менее намерена заниматься. Поскольку мы не знаем, каков будет учебный план того заведения, в котором она в конце концов окажется, я стараюсь уделять внимание развитию основных познавательных способностей, способности рассуждать.
Доктор Тейер посмотрела на него, лицо ее сморщила слабая улыбка.
– Познавательные способности?
Что мог он сказать матери, которая так мало ценила свою дочь?
– Гм, нуда.
Доктор Тейер опустилась на стул, положила руки на стол и сомкнула пальцы. Пальцы были все в кольцах.
– Отнюдь не отсутствие у нее «познавательных способностей» стало причиной того, что ее отчислили из Чоута.
