— «Ты отличаешься от прямой тем, Шляпа, что она бесконечна!» Он окончил институт?
— Да! А я так хотела учиться в вашем классе.
— Сидим, не шелохнувшись, всматриваемся в эту коробку, вдруг слышим: «Я — Сосна, я — Сосна. Вызываю Кочан. Прием!»
— Ой, мамочка, как же мы смеялись!
Улыбка исчезает, лицо Ивоны искажает гримаса боли:
— Если бы немного…
Марта вскакивает, с состраданием спрашивает
— Что сделать?
— Не знаю. Если положишь мне под ноги… Марта мгновенно складывает одеяло и кладет его под колени Ивоне.
— Нет, не так… Выше, выше. — Ивона нетерпелива. — Ты меня слышишь! Под колени… Может, мне станет легче… Прости…
— Я к твоим услугам.
С лица Ивоны медленно исчезает напряжение. Она старается справиться с болью, спрашивает:
— Как дела?
Марта чувствует, как трудно ей говорить.
— У нас все в порядке.
— У нас… мы… — повторяет Ивона. — Всегда множественное число… — Она скорее обращается к себе, чем к Марте. — Ваш брак, ваш дом, ваше настоящее, прошлое, будущее… А я всегда была одна…
Марта наклоняется над ней:
— Теперь ты не одна. Я с тобой.
Ивона извивается в судорогах.
— Укол? — спрашивает Марта.
Ивона крепко сжимает зубы, потом выдавливает:
— Нет, еще нет. Еще немного…
Может, Ивона и перетерпит боль, но для Марты это невыносимо. Она резко вcтаtт:
— Подожди, сейчас я сделаю укол. Ивона удерживает ее движением руки:
— Нет, пока не надо… Я еще немного потерплю… чуть-чуть… Нет, не уходи, пожалуйста, не оставляй меня… Ничего не говори… Почему так происходит? Ведь моя боль никому не передается… Это неправильно… Подержи меня за руку.
Марта садится и послушно берет в руки почти прозрачную ладонь Ивоны, ласково ее поглаживает. Лицо Ивоны становится мертвенно-бледным от боли.
— Пожалуйста! Если ты и способна терпеть, то я не в состоянии это вынести! Разреши мне сделать этот чертов укол, потому что я больше не могу! Пожалуйста! — Голос Марты, наполненный мольбой, разбивается о стены.
У кровати — тканый ковер с вытертыми краями, ягоды калины, неумело очерченные листья.
Ивона утвердительно кивает. Марта поправляет венфлон.
— Потерпи, Ивонка, дорогая моя, потерпи, попытайся заснуть. Я завтра к тебе приду с самого утра или останусь здесь. Да, останусь. Я отдохнула. Томаш написал другу письмо в США, он что-нибудь придумает. Там должны быть какие-то лекарства, о которых нам неизвестно. Могут быть неапробированные препараты, должно же быть что-то, что тебе поможет…
Ивона приоткрывает глаза.
— Мне уже лучше… Расскажи мне что-нибудь… — просит она тихо.
— Что? Сказку?
— Почему ты работаешь именно в отделении геронтологии?
Марте нужно наклониться над ней, чтобы расслышать вопрос.
— Почему именно в геронтологии? — неуверенно повторяет она, словно смысл вопроса не дошел до ее сознания.
— Я никогда тебя об этом не спрашивала… Марта отводит взгляд от измученного лица Ивоны, выпрямляется.
— Ты знаешь, я им нужна. — Марта стесняется своих слов и пытается разъяснить: — Не я лично, конечно, а просто кто-то. Потому что это самое важное — ждать, надеяться. Сначала страх и радость, еще неизвестно… Но в конце, когда уже ясно, все становятся нетерпеливыми. Уже? Еще? Когда? Они не хотят быть одни. Им уже тяжело быть наедине с собственным… ну, понимаешь, со всем этим…
Ивона едва заметно кивает.
— А ты смотришь на эти лица… И в каждой паре мутных глаз видишь тень былого восхищения, которого больше не будет. В каждой морщинке видишь след молодости. Прошедшей. В каждых губах — поцелуи… Только теперь они не могут… Они не могут больше выносить своей оболочки, которая диктует им послушание… Но ведь это они. Их руки неспокойны, суетливы… А я вижу, как эти пальцы гладили макушки детей, ласкали любимых… Потому что я не хочу бояться. — Марта смущенно поднимает взгляд, в глазах Ивоны видит слезы.
— Мои картины… — Ивона говорит с трудом. Марта недоумевает: почему сестра говорит о себе?
Марта негодует, а Ивона смотрит на нее с нежностью и повторяет:
— Мои картины не стоят того, что делаешь ты. Никто не скажет о них ничего… подобного тому, что ты говоришь о своей работе… В ней красота и доброта. Я хотела что-то создать, а ты действительно создаешь.
Марту вдруг охватывает волнение. Она не может ответить, а лишь целует Ивону в щеку. Та берет ее руку в свою. Они смотрят друг другу в глаза: голубые в карие.
Марта дотрагивается до губ сестры:
— Бог мой, какая сухая кожа! Где крем?
— Здесь. — Ивона кивком показывает направо. На цветном пододеяльнике лежит маленькая шкатулка, незаметная среди красных цветов.
— Подожди, я тебе смажу лицо. — Марта осторожно втирает крем в лицо Ивоны.
— Ты меня кремируешь, если что?.. — Ивона с закрытыми глазами, послушно отдается в руки Марты.
Горло Марты вновь сжимает спазм, но она пытается улыбнуться:
— А меня только после смерти, а не «если что…»
— Спасибо…
Взгляд Ивоны мутнеет, Марта откладывает крем и начинает бить ее по щекам. Все сильнее и сильнее.
— Ивонка, Ивонка, посмотри на меня! — Слава Богу, Ивона возвращается. — Посмотри на меня! Я принесу тебе «Княжну Джаваху»[4]. Помнишь, как нам мама ее читала? Теперь я тебе буду читать, как тогда. И не нужен мне твой перстень! — горячо говорит Марта. — Ивонка, так не должно быть, мы что-нибудь придумаем, не уходи, пожалуйста, не уходи!
Ивона с усилием шепчет:
— Я знаю, ты тогда за мной шла…
— Когда? — Марта тонет в глазах Ивоны.
— Тогда… На кладбище… Поэтому я не боялась. Марте хочется плакать, тыльной стороной ладони она вытирает глаза.
— Это я их подговорила, чтобы тебя проверить. А сама умирала от страха за тебя. Вот и пошла следом за тобой, чтобы быть спокойной…
Губы Ивоны подрагивают, но звука нет. Марта не сводит с сестры глаз и наконец слышит шепот:
— Двадцатку…
Марта не понимает, что Ивона хочет сказать, тогда та, собирая последние силы, произносит:
— Двадцатку. Ты должна мне двадцатку. — Она с трудом протягивает Марте руку. — Я дала Котве двадцатку. С процентами.
Марта чувствует, как по ее телу волнами разливается тепло: от живота к рукам, голове, даже к пальцам ног.
