Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
– Как это, как это? – залепетал я. – Едрена феня реальная фигура?.. А не фигура речи? Такого быть не может, потому что этого не... – но потом, глянув на арену, сник и прошептал: – Но есть... Ужас...
Я помотал свесившейся головой, полоская волосы в миске с килькой слабого посола.
– Это еще не ужас, а пол-ужаса, – продолжал Хаванагила, – ужас еще впереди. А это – о великий и могучий русский язык, в какой земле ты еще могла родиться! – завыл он патетически, на мгновение олицетворив собой золотой век русской литературы, а потом кашлянул, съежился и объяснил, ткнув пальцем в Едрену Феню: – Плод греховной содомитской любви между Ешкиным Котом и Екарным Бабаем.
Я уже ничему не удивлялся, поэтому, отжав волосы от килечного рассола и промыв их в огуречном, для порядка спросил:
– А Япона Мама, она от кого?
– Папа – остров Хоккайдо, а мама – Малая Курильская гряда, – как ни в чем не бывало ответил Хаванагила и стал смотреть на арену.
А на арене Едрена Феня на пару с Японой Мамой отметелили неизвестно откуда появившихся Брюса, Брендона и Джета Ли, Джеки Чана и Такеши Китано. Чтобы не раскатывали губу на Шикотан и Хабомаи. И очень изящно надрали очаровательную задницу очаровательной Умы Турман. Это просто так, для удовольствия. Потом они обежали Колизей по головам зрителей, вскочили на барьер и с криками «Киа!» Японы Мамы и «Остолбенело все!» Едрены Фени свалили к Е...не Матери (незаконной матери небезызвестного Поцелованного в губы).
Униформисты убрали арену и водрузили в ее центре пьедестал. Все это время на экране хохмил пожилой клоун. Он выдал несколько мощных реприз-розыгрышей всех времен и народов типа:
– Железной рукой загоним человечество к счастью!
– Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!
– Богом хранимая великая Русь!
– Завтра будет лучше, чем вчера!
– Свобода лучше несвободы! Три больше чем два! – сделал паузу и добавил: – И всех семерых будем мочить в сортире.
И так далее. Зрители икали от смеха. И я их понимал. Действительно, смешнее этих реприз в мировой юмористике существует только слово «жопа». (Дойдет и до нее.)
– Ну, и где Лолита? – утерев слезы смеха, спросил я Хаванагилу.
– Очевидно, Михаил Федорович, еще не пристало время ей явиться вам, – сообщил он, расшерудил гаванскую сигару, засосал ноздрями жменю табака, чихнул, выбив дух из зрителей нижнего ряда, а потом добавил: – Есть два варианта: когда жареный петух в жопу клюнет или, в крайнем случае, после дождичка в четверг. Ну, еще рак на горе должен свистнуть. (С раком у меня вроде была уже какая-то история. Ну ладно, что-нибудь придумаем.)
– А сегодня какой день?
– Как раз четверг и есть.
Над стадионом пролетел жареный петух, клюнул пролетающую навстречу жопу, а на далекой Фудзияме залихватски свистнул лобстер.
Королевские рокеры запузырили тремоло. Майор-шпрех прорыгал «Выходной марш» Дунаевского и спел:
Посмотри-и-ите, погляди-и-ите,
Что там де-е-елает шпана,
Через ха-а-ату по канату
Тянут за-а-а х...й кабана.
Из-за форганга появились сбежавшие с Волги бурлаки. Они тянули кабана. А на кабане стоял, отклячив в сторону правую руку...
– Наш гость из столицы! Непревзойденный мастер интеллигентской рефлексии! Патриот евразийства в третьем колене! Михаил Липскеров!
Я посмотрел в ложу, где я сидел. Меня там не было. А был я на кабане. Я решительно не знал, что мне делать. В эстрадной жизни я работал сатиру и юмор. Клеймил позором сантехников, шутил над некоммуникабельностью мужчин и женщин. Тонко язвил по поводу повышения цен на коньяк. И было это жутко давно. Но где наше ни пропадало. А пропадало оно везде. Так что лишний раз набьют морду, и харэ...
Я спрыгнул с кабана.
– Господа! – начал я. – В то время как душа погрязла, спросите себя: что, в конце концов? Жить по лжи?
– Нет! – ответил стадион.
– Или сдохнуть по правде?
Стадион замер.
– То-то, б...ди, – подвел я не шибко вразумительной итог рефлексии и готовился уже свалить, но меня остановил голос:
– Минуточку, милсдарь.
– К вашим услугам, – остановился перед уходом за кулисы я.
– Видите ли, милсдарь, по мнению интеллигентствущей прослойки города Запендюринска, выражение «то-то, б...ди» неточно разрешает дихотомию «жить по лжи» или «сдохнуть по правде».
Я чувствовал, что прослойка права, но, пребывая в тоске по сгинувшей Лолите, не нашел ничего лучше, как сморщить лоб и отчаянно-нагло выкрикнуть:
– Жить не по лжи в России означает – сдохнуть по правде! И какого еще рожна вам надо?! – И приготовился к мордобойству. Но стадион замер. Потом раздался одинокий хлопок, потом второй, третий...
И вот уже шквал аплодисментов покрыл стадион, как опытный педофил покрывает двенадцатилетнюю девочку, не вызывая у той ни малейшего сопротивления. И гордится собственным мастерством и не подозревает, что он уже восемнадцатый педофил в жизни этой девочки и что через пять минут ее сутенер выпотрошит его карманы под угрозой насильственной кастрации. Я-то знаю. Был у меня такой дружочек. Заработок у него был такой. Нормальный чувак.
Очевидно, погружение в долгие рефлексии по поводу надобности того или иного рожна выше крыши удовлетворило колеблющиеся духовные потребности местной интеллигенции. Так что она до конца своих дней будет путаться в вышеупомянутой дихотомии. А если им еще подкинуть сомнительную идейку о сбережении народа, то этих двух конструкций вполне хватит, чтобы за водочкой обсасывать их до скончания веков, позволяя народу сберегаться собственными силами и жить по лжи применительно к условиям текущего момента, чтобы потом сдохнуть по правде.
Так что я свалил с арены, усыпанный лепестками роз, местными купюрами и кредитными картами разного достоинства. Но тем не менее я ни шаг не приблизился к Лолите, более того, мои представления о ее местонахождении по-прежнему оставались для меня великой тайной.
И вот эта тайна открылась! Майор выкрикнул:
– Трио братьев Канаванияма из Токио, из которых один – двоюродная сестра!
На сцену выскочили два японца в кимоно. Оба сделали комплимент и повернулись к форгангу. И оттуда мягонько, на полусогнутых ножках вышла в кимоно до пупка... Лолита! Нако-нец-то!
Я было рванул на арену, но Хаванагила придержал меня:
– Тихо, тихо, Михаил Федорович. Концерт продолжается.
И я обмяк. Закон сцены. Что бы ни случилось, концерт должен продолжаться. Мистическая вещь. Как только выходишь на сцену, прекращается кашель, загибается зубная боль, наступает на горло собственной песне похмелье. Я, например, на сцене ни разу не чихнул. Хотя в мирской жизни делал это по десять–двенадцать раз кряду. А один раз чихал от магазина «Диета» на улице Горького до площади Маяковского. Семьдесят два раза. Такая вот аллергия на жизнь. А на сцене – ни-ни. А вы говорите, Бога нет. Не говорите?.. То-то.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
