У Носикова в его темной комнате одно время висела картина «Бурлаки на Волге». Настоящая картина, написанная на холсте и маслом, но не Репина, а какого-то другого художника.
Название картины тоже, наверное, было другое, потому что не русские мужики тянули лямку, а китайцы и негры.
И река, значит, могла быть не Волга, а Янцзы или Нил – с равным, 50 на 50, успехом. Но на песке переднего плана видны были все те же предметы – остов старой корзины, коряга, сломанный ящик.
Картина с бурлаками висела на стене у Носикова недолго, а потом ее место заняла другая картина – тоже настоящая, написанная на холсте и маслом, но художник был неизвестен (как, в общем-то, он был неизвестен и для первой картины, но там все-таки присутствовал Илья Репин – как в некотором роде соавтор).
На второй картине изображена была улица в незнакомом городе. Невысокие дома с черепичными крышами и прочее. Эта картина была похожа на окно первого этажа, хотя на самом деле квартира Носикова была на втором этаже, чему соответствовали другие окна – в большой комнате и на кухне. Но именно в это окно, как в дверь, вышли два нитголлоха – Никанор и Василий.
Носиков повесил на картину, как на окно, занавеску. Иногда занавеску отдергивал и, лежа на красном диване, смотрел на картину, словно в окно – на улицу, деревья, невысокие дома с черепичными крышами.
P.S. Носиков не знал, какой художник написал первую, и какой – вторую картину, но он думал, что это один и тот же художник, а с какого-то времени стал в этом уверен.
100
Главное – чтоб была стена, а на стене – картина.
Картина – это окно, если только она не портрет и не натюрморт, а в окно можно выйти. Для этого существовали разные способы, Носиков не понимал их, но видел действие. А сам знал один простой способ, при котором можно было обойтись и без девочки Даши, проводника между мирами.
Способ был– «Каберне» и «Столичная». Носиков делал себе стакан смеси и пил. Выпив, отдергивал с окна занавеску, и окно оживало. По улице проходили люди, а другие – выглядывали из окон. Проезжали машины, которые были похожи на маленькие вагончики, иногда по два и по три в составе. Облака в небе медленно плыли. Ветви деревьев гнулись – это был ветер.
Носиков протягивал в окно руку, высовывал голову, подобно многим другим в соседних домах, но на большее не решался. Только во сне, когда засыпал на красном диване с беспокойной, упирающейся в бок пружиной, он вылезал в это окно. За окном была ночь. Носиков бродил по ночным улицам, освещенным фонарями, а иногда убегал от преследователей, и тогда улицы становились темными и узкими.
Днем, то есть наяву, вылезти в окно Носикову было страшновато – удастся ли вернуться из незнакомого мира? Он вспоминал, как ночью на мосту через канал Грибоедова (был там свой канал Грибоедова, не похожий на питерский, но тоже с водой и мостами) его задержали милиционеры – два китайца и негр. Требовали предъявить документы, но правильному удостоверению личности у Носикова неоткуда было взяться. Пришлось бежать по темным улицам, спасаясь от преследования. Во сне ему удалось проснуться раньше, чем его догнали, но наяву он легко б не отделался. Хотя наяву он позволял себе только глядеть в окно (высовывание руки или головы наружу было не в счет).
Люди, которые проходили по улице, были большей частью китайцы и негры, но не только. А однажды Носиков увидел трех бывших нитголлохов из компании Петрова, приравненных блондинов. Они шли, разговаривали и смеялись – с осмысленным выражением лиц, и без пива в руке. Носиков высунулся по пояс из окна и замахал им навстречу. Трое, как бы не узнав его, прошли мимо, но один, самый блондинистый, обернулся в сторону Носикова и приложил палец к губам.
С этих пор Носиков смотрел в окно целенаправленно и устремлено в поисках знакомых лиц. Он обещал себе, что если увидит кого-нибудь знакомого – обязательно попробует заговорить с ним, но никого с тех пор так и не увидел.
Каждый раз, чтобы заглянуть в окно, приходилось пить гадость, и Носиков уже как бы привык к ее вкусу. Но однажды на мосту через канал Грибоедова ему встретился экстрасенс, который сказал: «Берегите печень, она вам еще пригодится». Это был Жуков, который во сне явился Носикову в качестве экстрасенса (во сне он многое мог, и не только это), но правда сказанная – она от любого лица правда. Носиков посмотрел на свое отражение в воде – это было лицо запойного пьяницы (алкоголика).
«Если буду продолжать пить гадость, таким, значит, и стану», – подумал Носиков и, когда проснулся, задернул на картине (окне) занавески, и больше не открывал.
P.S. Однажды (через время, исчисляемое скорее годами, чем днями) Носикова потянуло вспомнить старое, но «Столичной» уже несколько лет как не было в магазинах, и картины не было на стене, да и стены самой не было, потому что Носиков жил в другом доме, а старый дом подвергся капитальному ремонту с перепланировкой.
101
Жуков предостерегал Носикова относительно той картины, которая с одной стороны была картина, написанная маслом, а с другой стороны – окно первого этажа, выходящее на улицу незнакомого города. Сторона картины, впрочем, была одна и та же, если понимать в прямом смысле слова.
Он говорил, что если сам Носиков может вылезти в это окно, кто-нибудь с улицы точно так же может в него залезть, тем более что ни стекла, ни рамы в окне не было (не предусмотрел нарисовать художник).
На окна первого этажа ставят решетки, говорил Жуков. Носиков соглашался, но не спешил с действием, в душе видимо считая, что и задернутой занавески будет достаточно.
И вот оно случилось, хотя и не так, как можно было предвидеть.
В тот день Носикова осенило. Вредную для здоровья смесь, может, и не обязательно было пить, а просто плеснуть на полотно – что-то примерно такое делал бомж Афанасий из рассказа, когда-то написанного.
Носиков смешал ингредиенты и плеснул из стакана. И тут же чья-то рука протянулась снаружи и ухватилась за раму картины. За одной рукой – другая, потом возник весь человек, голый до пояса, но в зеленой фетровой шляпе с широкими полями.
Рама треснула, и человек упал на пол. Он тут же вскочил, взмахнул рукой, по картине расплылось синее пятно (какие-то чернила были у него наготове). Носиков успел увидеть на холсте усы и фуражку с кокардой – лицо преследователя, возникшее и тут же скрывшиеся под слоем синего цвета.
– Какому, интересно, цуремуху пришла в голову эта проверка документов на мосту? – Человек посмотрел в сторону Носикова. – Понимаю, конечно, – пробормотал он, – что не всякий может контролировать то, что ему приходит в голову.
Он достал из сумки на поясе кисть и краски, и Носиков понял, что это художник, а если художник – то, наверное, тот самый.
