Но разве я когда-нибудь смогу уехать из Венеции? Подобные мысли каждый раз напоминают мне о Джульетте, которая хоть и не осталась в одиночестве, а все равно окончила жизнь в нищете и страданиях.
На следующий день, едва я закончила письмо матушке, меня вызвали в кабинет настоятельницы. Марьетта сидела на стуле, а над ней застыла Ла Бефана с багровым, словно свекла, лицом. Сестра Лаура за столиком сбоку делала какие-то записи.
— Анна Мария, — достаточно благожелательно обратилась ко мне настоятельница. — Маэстра Менегина утверждает, что ты, пожалуй, поможешь нам разобраться с этой загадкой.
Я украдкой бросила взгляд на Марьетту. Последнюю ночь она не ночевала в дортуаре, и с тех пор, как пошли слухи о ней, никто из нас ее не видел. Выглядела она не лучше, чем вчера, — то же позеленевшее лицо; мне показалось, что ее сейчас снова вытошнит.
— Я к вашим услугам, преподобная мать.
Ла Бефана неожиданно и резко спросила:
— Так встречалась или нет Марьетта с мужчиной в лесу во время поездки на Торчелло?
Я снова посмотрела на Марьетту. Судя по виду, ей было совершенно все равно, что я отвечу.
— Анна Мария, будь добра, ответь на вопрос маэстры Менегины, — поторопила настоятельница.
Я произнесла про себя краткую молитву и, пытаясь дословно вспомнить историю, преподнесенную Ла Бефане в тот день, пока мы сидели с ней на колокольне, начала:
— Мы с Марьеттой вместе пошли в лес… Меня мутило… и я попросила ее уйти.
— Да-да, эту историю мы уже слышали, figlia mia.
Настоятельница сложила на груди руки, ожидая продолжения.
Марьетта тем временем начала тихонько хныкать, по щекам покатились слезы. Но когда она заговорила, некая натянутость в ее голосе заставила меня насторожиться.
— Скажи им! — всхлипывала Марьетта. — Если они мне не поверят, я погибла!
— Там был мужчина, — вмешалась настоятельница. — Узнаешь ли ты его, Анна Мария, если увидишь снова?
— Да, — ответила я, поскольку ни минуты не сомневалась, что узнаю. — Наружность у того господина была очень даже примечательная.
Ла Бефана немедленно уцепилась за это признание:
— Значит, ты признаешь, что солгала!
Настоятельница жестом призвала ее к молчанию.
— Разберемся с этим позже, — проронила она и вновь обратила пристальный взгляд к Марьетте: — Обдумывай свои слова, дитя мое. Твоя будущность, как и будущее многих других, зависит от твоего ответа.
Взгляды всех присутствующих в кабинете были прикованы к Марьетте. Мне тогда подумалось, что даже сейчас, по горло в беде, она рада, что оказалась в центре всеобщего внимания.
— Кто отец ребенка, дитя мое?
Марьетта возвела глаза к небу, и хорошо бы Розальбе видеть ее лицо в этот миг! Воистину, с нее можно было писать саму Пресвятую Деву. Марьетта набрала в грудь побольше воздуха и, прежде чем ответить, обвела нас всех взглядом.
— Это второй сын Андреа Фоскарини.
Едва она успела это вымолвить, как сестра Лаура тихо вскрикнула и повалилась на пол.
— Прямо какая-то эпидемия обмороков, — констатировала настоятельница. — Анна Мария, сбегай за доктором!
Когда я вернулась вместе с врачом, ни Марьетты, ни Ла Бефаны уже не было в кабинете. Через приоткрытую дверь было видно, что сильно побледневшая сестра Лаура уже снова сидит на стуле и отпивает вино из стакана. Я услышала, как настоятельница говорит: «Посмотрим!», но тут доктор постучался и тем самым обнаружил наше присутствие.
Поздно вечером меня вызвала маэстра Эвелина и, взяв под руку, повела в parlatòrio. Мы стали спускаться по лестнице.
— Сколько волнующих новостей, Анна Мария! — нашептывала она мне приятельским тоном, словно являлась вовсе не наставницей, а одной из нас (впрочем, так оно и было до прошлого года, когда ее назначили маэстрой). — Правление разрешило Джульетте позировать художнице полуобнаженной. А Марьетту либо выдадут замуж, либо выгонят с позором — в зависимости от того, что скажешь ты.
При этих ее словах я остановилась как вкопанная. Я повернулась к Эвелине:
— Но я не могу!.. Где же мне решать участь бедняжки Марьетты!
— О Аннина! — возразила она. — Участь Марьетты уже давным-давно решена. Тебе нужно просто сказать правду.
— Но что, если… — замялась я, — что, если судьба, для которой она предназначена, требует немного лжи?
— Нельзя лгать, саrа: ты тем самым губишь свою бессмертную душу!
У меня вдруг заболела голова.
— Мне надо сходить к исповеднику.
— Но с другой стороны… — протянула задумчиво Эвелина, — если мы задержимся немного — к примеру, ради спасения твоей бессмертной души… присядем прямо здесь, на лестнице, и вместе проясним некоторые вопросы веры…
Она потянула меня за руку вниз и усадила рядом на ступеньку, а затем приобняла за плечи. Вот так мы сидели, толкуя о том о сем, когда у подножия лестницы возникла рассвирепевшая Ла Бефана.
— Скорей же! Чем вы тут занимаетесь? Они уже пришли! Они видели ее!
Она впихнула нас в parlatòrio, где уже ждала Марьетта — без вуали, весьма довольная собой и невероятно красивая.
Меня препоручили настоятельнице, которая и подвела меня к решетке. По ту сторону стоял Андреа Фоскарини. Его лицо было мне хорошо знакомо, потому что этот человек был не последним среди наших богатых покровителей и весьма уважаемым членом совета правления Пьеты столько лет, сколько я пребывала в Пьете.
Рядом с ним стоял мужчина помоложе, хотя уже вовсе не юноша, и лицом не такой красивый, как его отец. Он ухмылялся неподобающим образом, и я услышала, как он обронил слово «bèlla».
Настоятельница дала мне вдоволь на него насмотреться, хотя я с первого взгляда поняла, что не этого мужчину я тогда видела и вовсе не он поджидал Марьетту в лесу. Ошибки быть не могло — и тем не менее незнакомец открыто любовался ею. Неужели он настолько очарован или настолько глуп, что готов отдать свое имя и состояние бастарду другого мужчины? И тут я поняла, что Марьетта, конечно же, все это давно просчитала, шаг за шагом. Хитрость и смекалка подруги повергли меня в трепет, а ее совершенное бесстрашие — в ужас.
— Что же? — спросила меня настоятельница, не решаясь возвысить голос. — Этого ли мужчину ты видела тогда в лесу?
10
Ни минуты не сомневаюсь, что, когда моя бессмертная душа приблизится к вратам рая, святой Петр лишь покачает головой и отправит ее прочь: слишком много накопилось доводов против. Однако, несмотря на все мои проступки, я все же могла бы заслужить царствие небесное, если бы желание или хоть какой-нибудь беспринципный поворот мысли подвигли меня к раскаянию. Увы, сейчас я искренне сожалею лишь об одном своем деянии — да и то было совершено не намеренно, а скорее по неведению.
