Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
– Ах, оставь, пожалуйста! Сто лет уж прошло, и в столы вертячие давно уже никто не верит.
– А как же предсказание о Константинополе? – спросила Мария Александровна.
Александр Николаевич вздрогнул. Вот ведь… Больна, смертельно больна. А всё помнит. Разум чист…
Еще в 1858 году, когда Россия только начала приходить в себя после позора Крымской войны, на сеансе столоверчения в Зимнем духи предсказали странную вещь о «Константинопольском вопросе»: разрешится он-де лишь при внуке царствующего императора. А до того будет большая война, в которой победа будет на стороне России. Но русские дойдут до Константинополя, и у его врат глупейшим образом остановятся. Именно так и надиктовали! И так и случилось не далее как пять месяцев тому назад: генерал Скобелев с передовым отрядом был в двадцати верстах от Константинополя, шпили минаретов видел! И получил приказ: остановиться. И приказ этот отдал он сам, Александр Николаевич. Ввиду угроз европейских держав. Напрасно, напрасно он тогда в эти грозные дипломатические демарши поверил. Вошёл бы в Константинополь – и ничего бы державы не сделали. Смирились бы… Но… Не посмел. Ближайший союзник – Вильгельм – и тот посоветовал ему тогда с Европой не ссориться. То есть, с Англией в первую голову. С королевой Викторией.
Александр Николаевич вспомнил их мимолётный роман, когда они, оба молодые наследники, едва встретившись взглядами, сразу поняли всё наперёд: либо любовь до гробовой доски, либо… Либо ненависть. Кстати, к ненависти причин было предостаточно. Александр Николаевич уже тогда прекрасно знал, что его дед, император Павел I, был убит в результате заговора, который щедро профинансировало английское правительство.
В итоге любви не получилось. Уже даны были авансы Дармштадтскому герцогу. И папенька зорко следил за поездкой сына – через соглядатаев. Куда же без них?..
Вот и осталась у российского императора и английской королевы одна только ненависть. Обоюдная. Беспощадная. Навсегда.
– Тебе, Сашенька, я вижу, не до меня… – прошептала Мария Александровна. – Ну, Господь с тобой. Вечером ещё свидимся. Ступай. Ступай уж…
Александр Николаевич, однако, ещё посидел. Ему почудилось в этом «ступай уж» продолжение: ступай уж, мол, к этой своей бесстыжей Катьке…
Он вспомнил Катю, вспыхнул. Сказал, резко поднявшись:
– Да. Надо срочно созвать кабинет, сенаторов. С этой неслыханной бесовщиной пора кончать. Я не могу допустить…
Он замолчал, гневно сжал кулаки. Тут же вспомнил крепко сжатый кулак умиравшего папеньки, и слова его – «Держи всё… всё…». Не договорил папенька, не успел. Но все, кто стоял у постели Николая Павловича, поняли: «Держи всё ВОТ ТАК!».
Александр Николаевич поцеловал Марию Александровну в бледный, покрытый испариной лоб. Тихо выговорил:
– Прости…
И пошёл к дверям.
– Бог простит, – чуть слышно отозвалась она; потом внезапно приподнялась, сказала умоляющим тоном: – Сашенька! Уезжай. Уезжай ради Бога! В Крым, в Ливадию. Там ОНИ не достанут.
«И там достанут, ежели захотят», – подумал государь и вздрогнул. Нет, всё же там, в Крыму, действительно, безопаснее…
Мария Александровна закрыла лицо руками; сквозь почти прозрачные пальцы пробивались горошинки слёз.
– Вот как тебе свой день рождения приходится встречать, – проговорила она сквозь всхлипывания. – Ведь тебя нынче… в центре столицы… как зайца травили! Как зайца…
Государь сделал вид, что недослышал.
* * *
Камер-фрау, подхватив кринолины, уже уносились к своим покоям. А в коридоре возник флигель-адъютант с пакетом.
– Что это? – на ходу спросил государь.
– Список приглашённых на экстренное совещание. От графа Адлерберга.
– Когда совещание?
– Сегодня в одиннадцать.
Государь приостановился, подумал. Отрицательно качнул головой:
– Нет. Приедут не все, впопыхах. Что они смогут решить? Лучше завтра. Да, завтра. С утра, в десять часов. И чтоб каждый имел предложения. Каждый! И… Постой. Вот что. Ты выстрелы слышал?
– Никак нет. Только вороны кричали…
Государь хмуро посмотрел на адъютанта, вспомнил то самое, важное:
– Послушай-ка… Приведи сюда жандармского офицера, который преступника остановил. Это начальник конвойного эскадрона Кох. Немедленно отыщи и приведи!
И зашагал к лестнице, которая вела к покоям Екатерины Юрьевской-Долгорукой.
* * *
ПЕТЕРБУРГ. УГОЛ КУЗНЕЧНОГО И ЯМСКОЙ.
Апрель 1879 года.
Поздно вечером – дети уже спали – появился гость.
Анна Григорьевна Достоевская, всегда стоявшая на страже покоя мужа, не пускала:
– Фёдор Михайлович не очень здоров. Спать почти перестал…
Достоевский услышал, вышел из кабинета, спросил обычным глуховатым голосом:
– Кто там, Аня?
– Не всё ли равно? – довольно раздражённо ответила Анна Григорьевна. – Незнакомец какой-то.
И дальше – тише:
– Кто вы такой, сударь?
– Бывший студент… Медик.
– А по какому делу?
– Поговорить мне нужно. О деле поговорить.
Достоевский расслышал. Уловил в слове «дело» подспудный смысл, попросил:
– Аня, пусть войдёт, – и вернулся в кабинет.
Сел на диван, опустил плечи, обхватил руками колено. Потом спохватился – пересел к письменному столу.
Вошёл молодой человек в очочках, с рыжеватыми кудрями.
Достоевскому его вид не понравился. Нахмурился:
– Если вы о моих романах поговорить пришли, то, извините, не ко времени. Да и охоты особой у меня сейчас нет спорить…
– А почему вы решили, что я пришёл непременно спорить? – слегка задыхаясь от волнения, спросил бывший студент. – Нет-с. Я пришёл к вам потому, что мне не к кому больше идти.
Достоевский сначала чуть было не вспыхнул: издёвка послышалась. «Не к кому больше идти», «Некуда больше идти», – слова Мармеладова из «Преступления и наказания». Однако сдержался.
Сказал, набивая папиросу табаком с помощью специальной машинки:
– Сейчас многим не к кому больше идти… Но почему нужно идти непременно ко мне? Повторяю: у меня сегодня нет настроения.
– Не из-за казни ли Дубровина? – тихо спросил молодой человек.
Достоевский бросил папиросу. Всё же это наглость, однако.
– Да! И из-за казни! А вам что за дело?
– А мне есть дело. Прямое дело…
Незнакомец сделал шаг вперёд и прошептал:
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
