Я проверил возвращенный Наташей пистолет Лабуха и сунул его за пояс брюк. Я был уверен, что сегодняшним утром он мне понадобится. А вот в чем я абсолютно не был уверен, так это в том, что доживу до полудня.
Вадима Костенко дома не было, я довольно долго сначала звонил, а потом барабанил в его дверь. К этому сукину сыну у меня были вопросы. Дело в том, что он работал в клинике моего отца. Работал в то самое время, когда туда угодил обезумевший хранитель, а потом вдруг все бросил и ушел. Пустился во все тяжкие. Вадика я как-то не очень принимал всерьез. Да, по-моему, его никто всерьез не принимал, а теперь выходит, что зря.
Машка Носова оказалась более отзывчивой. Хотя мой ранний визит, похоже, застал даму врасплох. Дверь она мне все-таки открыла и очень удивилась моему мрачному виду.
— Где Вадик?
— У меня. — Она растерянно отступила в глубь квартиры. — Но это совсем не то, что ты думаешь. Просто на него наехали отморозки, и я дала ему приют.
— Это я на него наехал, Маша. Как бульдозер. И я буду очень удивлен, если твой дорогой племянник поднимется с асфальта.
Видимо, Вадим услышал мой голос, поскольку попытался спрятаться в шкаф. Не исключено, что прятаться он не собирался, а просто искал там одежду, напрочь забыв, что не снимал джинсы на ночь.
— Я ничего не знаю, Феликс, — заверещал он, бледнея от ужаса. — Но почему ты жив? Ты же должен был…
— Я с того света, Вадик, меня сначала взорвали, а потом расстреляли. Но тем не менее я пришел, чтобы убить тебя.
— Феликс! — закричала в ужасе Машка.
И было от чего кричать, поскольку врезал я ее племяннику от всей души. После чего он легкокрылой бабочкой порхнул от шкафа к дивану и там приземлился. К слову, диван был антикварной ценностью, как и вся мебель в этом доме. Костенко упал, как сбитый щелчком таракан, лапками кверху. Я приставил дуло пистолета к его виску.
— Извини, Машуня, но мне, кажется, придется запачкать твой диван. Сама виновата, впредь будешь более разборчивой в отношении гостей.
— Феликс, прекрати! — вновь завопила Машка.
— У тебя есть только один шанс остаться в живых, Вадик. Понимаешь, только один. Надо рассказать всю правду без утайки. Но если хоть одно твое слово будет лживым, эта ложь станет последней в твоей жизни.
— Я понимаю, — подтвердил Костенко заплетающимся языком.
Глаза у него были круглыми от страха, и, по-моему, от него уже пованивало. Все-таки я оказался прав: он испортил коллекционную мебель своего дядюшки, хотя и не кровью. Однако я не собирался скорбеть о чужой загубленной собственности.
— Я ведь понимаю, что ты в этом деле не главный. Так как же все-таки умер мой отец?
— Это случайно, Феликс. Я же не хотел. Он просто упал и ударился затылком. Мы спорили. В общем, меня заставили. Я же говорил Василию Сергеевичу, что лучше не надо. А он собрался идти в ФСБ.
— Твой дядя тоже умер случайно, Вадик?
— Это не я, это Чуев. Он мне приказал. Я ведь ему все рассказал про психа, который приносил моему дяде на продажу золотую волчицу. У психа был рак, ему нужны были деньги на операцию. А он сидел на золоте, понимаешь, и дотянул, когда стало уже поздно. Чуев приказал поместить его в клинику. Но твой отец меня заподозрил. У меня не было выбора. А дядя действительно болел, ему жить оставалось недолго. Очень, очень серьезное заболевание. У него не было шансов выкарабкаться. Но он мог кому-нибудь рассказать про психа. Тому же Красильникову, например. А меня бы убили, если бы я этого не сделал. Чуев бы убил. Такие деньги. Да за них бы город спалили и не поморщились. А тут какой-то Вадик Костенко…
— Машка знала, что ты помог своему дяде умереть?
— Нет! — крикнула с порога Носова. — Я ничего не знала.
— Догадывалась, — неожиданно ухмыльнулся Костенко. — И намекнула мне, что надо делиться. По дядькиному завещанию вот это все отходило мне. Но я не стал спорить. Я ведь не сволочь, Феликс, меня просто принудили. У меня не было другого выхода.
— Наташу с Язоном привлек Чуев?
— Ну да. Схрон мы тогда уже распотрошили. Я, Лузгин, Чуев и его шофер Василий. Там барахла на три фургона. Перевезли все в подвал на чуевскую дачу. Там же ценности, Феликс, несусветные. У меня руки тряслись, когда мы все это паковали. А Лузгин тогда сказал, что даром нам это не отдадут и что, как только мы с этими ценностями высунемся, тут нам и капут. Чуев знал, что похищенное ищут, но не знал кто. Вот он и придумал этот трюк с наследниками. Тут-то Веневитинов и всплыл. А я говорил Роману Владимировичу, чтобы он с тобой не связывался, но он не внял. Уж больно комбинация ему показалась интересной.
— Зеленчук с Чуевым сговорились?
— Сговорились. Большими деньгами, Феликс. Сегодня на рассвете ценности должны вывозить. Пришли три рефрижератора. Под видом мяса, так сказать.
— А Каблукова кто убил?
— Язон. Когда Каблук в спальню ушел, он его там и пристукнул.
— Так было дело, Мария?
— Да пошел ты к черту, Феля, — огрызнулась Носова. — Я тебе не справочное бюро.
— Вот видишь, Вадик, свидетельница отказалась подтвердить твои показания. И она права. Ибо Каблукова убил не Язон, а ты. Из ревности, скажем. На почве сексуальных отношений. И тебя все эти дни мучила совесть. Мучила и замучила. Поэтому ты решил пойти с повинной, дабы спасти от тюрьмы совершенно непричастного к убийству человека. Я имею в виду Язона. Ты меня понял, Вадик? Вот прямо с утра и пойдешь в прокуратуру.
— Но я же не убивал, Каблукова, слышишь, Феликс, не убивал! — заорал в ужасе Костенко. — Я не хочу в тюрьму, я невиновен, в конце концов!
— Ты виновен, Вадик, ты убил двух человек. И я даю тебе шанс. В противном случае мне придется раздавить тебя, как клопа. Ты убил моего отца, сволочь, ты хоть понимаешь, что я должен с тобой сделать? И что я хочу с тобой сделать. Но я держусь, Вадик, потому что даже в этой гадской ситуации стараюсь остаться человеком. Но ты не буди во мне зверя, ладно? И тоже постарайся вести себя по-человечески. Ну не могу я оставить зло безнаказанным. Ты меня должен понять, Вадик. И не дай тебе бог попытаться меня обмануть.
По-моему, я говорил убедительно. Хотя меня буквально трясло от ненависти. Я был очень привязан к своему отцу. Он был самым уважаемым мною человеком. И он был достоин этого уважения. И одна только мысль, что такого человека убил какой-то мозгляк, сводила меня с ума. Ну почему так несправедливо устроен этот мир? Почему?
— Он согласен, Феликс. — Машка попыталась оттащить меня от дивана. — Слышишь, согласен. Я сама отведу его в прокуратуру. Я тебе обещаю.
Мне все-таки хватило сил, чтобы сдержать себя. Наверное, и вмешательство Машки помогло. Я его не убил.
— У тебя есть что-нибудь выпить?
На Костенко я старался не смотреть, просто во избежание. В голове было мутновато, и сто грамм коньяка, налитые Машкой, пришлись как нельзя кстати. Я скорее протрезвел, чем опьянел. Дел у меня было полно, и потому я не стал задерживаться в этой квартире.
