Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
— Н-ну, я вижу… В общем…
— Короче, если захочу, я могу говорить с любым человеком на одном с ним языке. В переносном смысле, конечно. Как только разговор прерван — если я не знал таких слов до этого — я могу вспомнить лишь общую мысль беседы. И все. Такой вот чудной дар… — смущенно улыбнулся Волк. — Теперь ты знаешь мой маленький секрет… Вот.
— А…
— Нет, мысли я читать не умею.
— Ну, Сергий… — обалдело покачал головой царевич. — С тобой век живи — век учись… Дураком и помрешь.
* * *
Вернувшись из дворца, они снова оставили лошадей на соседнем постоялом дворе и пошли по городу, куда глаза глядят. Говорить ни тому, ни другому не хотелось. Шарлемань со скрипом согласился дать отсрочку максимум на неделю, и откуда через неделю они возьмут еще мешок золота, его не волновало. «Красная девица сидит в темнице, сама не ест, и другим не дает,» — сказал он им на прощание загадочную фразу, и обедать не пригласил. «Без труда ворон ворону глаз не выклюет,» — сообщил ему в ответ Иванушка, вдруг проникнувшись духом беседы, и они откланялись.
И сейчас они мерно шагали по булыжной мостовой Мюхенвальда, и подкованные каблуки обреченно выбивали один из шедевров покойного Гарри:
Мой взгляд
— цок, цок, цок, цок.
Скользит вперед и назад
— цок, цок, цок, цок.
Передо мной Мюхенвальд, и я ша-га-ю-у
Вдоль по Главному проспекту
Как по паркету.
Я и-ду-у, а денег нету,
Ну нету, и не надо, и я следуя взгляду
Иду
— цок, цок, цок, цок…
Таким печальным Серый не видел царевича со дня их знакомства. Чудеса и красоты незнакомого города не трогали его боле — мимо проплывали широкие площади с вычурными фонтанами, высоченные дома с лепными фронтонами, колоннами и башенками, золоченые кареты, праздношатающаяся толпа в нарядах, по сравнению с которыми меркли тесты Роршаха, а он шел, низко опустив голову на кружевную лимонную грудь своего камзола, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы фиолетово-розовых штанов неописуемого фасона.
Дома, в Лукоморье, человек в таких штанах собирал бы на ярмарках полные балаганы. Здесь они притягивали восхищенные взоры половины прохожих. Вторая половина завидовала, не подавая вида — это было видно по их лицам. У самого Волка были такие же, только малиновые, в мелкую зеленую клеточку, и выбросить их ему не позволяла только сумма, уплаченная за них хозяину лавки мод. Но все равно — даже если продать их, и полностью их придворные костюмы, и даже лошадей — мешок не наберется. Далеко. Конечно, всегда можно попозже вечером завернуть в пару приличных домов, и вежливо попросить хозяев одолжить им с полмешка денег, а если их дома не окажется, так им же проще, но Иван… Да в конце концов, что она, ему нужна, что ли, эта ворона крашеная, пусть у царевича про то голова болит, если он такой… приц… принпи… прицни… приципни… правильный. Он, Серый, и так уже сделал немало, и если бы не ротозейство друга, они бы уже были на пути к дому… Как говорится, в гостях хорошо, даже если у них тут жар-птицы всякие, дома в три этажа, телеги с крышами и… «И бананы в шоколаде,» — вдруг ненавязчиво вклинился во внутренний монолог желудок, намекая, что, как сказал бы Шарлемань, голод не тетка, не вырубишь топором, и вообще мы со вчерашнего дня еще не жрамши…
Это свое соображение князь Ярославский высказал вслух.
— И правда, — рассеяно отозвался Иванушка и снова умолк.
— Естественно, правда, — буркнул Серый, окидывая голодным взором улицу. — Вон там, впереди, какая-то забегаловка. Пойдем, отравимся.
— Пойдем, — откуда-то из прострации донесся голос царевича. — Только я ничего не хочу, а ты поешь…
— Посмотрим, — пообещал Волк и, подцепив Иванушку под несопротивляющуюся руку, зарулил в двери трактира. Заходя, он машинально поднял голову и прочитал название. «Березка» — гласила обшарпанная деревянная вывеска над входом.
«Гы-гы,» — подумал отрок.
Внутреннее содержание полностью соответствовало названию. На стенах висели балалайки, лапти, мягковские подносы и оренбрукские платки. Полки бара украшали разнокалиберные бутылки с любовно выведенной корявой надписью «Hte Votka». Стойку оккупировал промышленных размеров самовар, взятый в окружение матрешками. В углу стояла чахлая береза в кадушке. На столах красовались скатерти с петухами.
— Блин!!! — выразил свое искреннее изумление Волк.
— С икрой, с грибами, с бужениной? — из-за стойки недоверчиво выглянул мужик. Именно мужик, не бургер, не бюргер, и уж тем более не фон и не сэр, потому что ни один сэр не надел бы косоворотку такого застиранного цвета.
— Чево? — недопонял Иванушка, очнувшись от самосозерцания, самоосознания и самобичевания.
Мужик поник.
— Звиняйте, господа хорошие, я обшибся видать, подумал…
— У тебя есть БЛИНЫ?! — округлил глаза и вытянул шею князь Ярославский.
— Блины… — эхом повторил царевич. — БЛИНЫ!!!
Теперь настал черед трактирщика удивляться.
— Ну не хамбургеры же!
Судя по тому отвращению, с которым он произнес название любимого блюда вондерландцев, ожидать тут чизбургеров, кукурузных хлопьев и грейпфрутового сока тоже не приходилось.
И слава Богу!
— Браток, ты не наш ли часом будешь, не из Лукоморья ли?
— А вы… Батюшки-светы… Земляки! Наши! Наши пришли!!! Груша, мечи все на стол — наши в городе!
— А пироги…
— Есть!
— А пельмени…
— Есть!
— А окрошка…
— Есть!
— А…
— Все, все есть, родные вы мои! Дождался, наконец-то!!! Груня, шевелись давай, клуша вондерландская! К столу милости прошу, гости дорогие!
В зал вплыла с подносом, прогибавшимся от шедевров лукоморской кухни необъятная, как Родина, Груша, хотя ее наряд и внешность наводили на подозрение, уж не Гретхен ли она на самом деле.
Пока Иванушка и Сергий сметали со стола грушину стряпню, хозяин — его звали Ерминок — поведал свою немудрящую историю.
Был ратником его царского величества, во время последней войны попал в плен. К тому времени, как остальные разбежались, он успел жениться на Груше-Грете и получить в наследство от ее родителей трактир. Дома его никто не ждал, поэтому он и согласился осесть здесь, в чужой непонятной стране. Поначалу дела шли неплохо, но потом, когда тоска по Лукоморью стала мужичка заедать, а Груня наотрез отказывалась уезжать, он и завел все эти шкатулки-матрешки, самовары-березки и пельмени-пирожки. На сердце полегче стало — как дома побывал. А дела наперекосяк пошли. Не жрет проклятый бюргер (или бургер?) холодец, а от окрошки его и вовсе выворачивает. Захирело заведение, денег только что разве на собственный прокорм хватать стало, а все по-старому Ерминок делать ни в какую не хочет — загадочная лукоморская душа, значит. Вот так и живут — ни шатко, ни валко. В харчевне напротив скатерти от пятен отстирывают, а у него — от пыли…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
