Огромное яйцо падает по усеянному выемками склону, с грохотом катится по гладкой, как зеркало, поверхности. Ты видишь сверху, как, разгоняясь все быстрее, оно возвращается к тому месту, с которого ты начал свой путь.
Все вокруг начинает опускаться. Нет уже ни склона, ни горы, ни выемок.
Все находится на одной плоскости – и я и яйцо.
И издали ты замечаешь, что оно катится все медленнее и медленнее. Потом совсем останавливается и застывает неподвижно – почти в той самой точке, где ты впервые заметил его. Подойди к нему, начни все сначала. Ведь ты же знаешь, как оно пахнет, ведь этот запах манит тебя, притягивает, искушает. Ведь это такая легкая добыча, так начни же все сначала. У меня уже нет сил, нет сил! Я ничего не вижу, кроме темноты. Я не могу даже ползти.
Головная боль, боль пустых глазниц под закрытыми веками. Немеет шея. По спине пробегает дрожь. Я лежу прямо на солнце, на нагретых плитах двора.
Люди оставили меня здесь. Я поднимаюсь и, пошатываясь, иду вперед. Ударяюсь головой о кирпич, останавливаюсь, медленно бреду вдоль стены. Слышу голоса. Люди разговаривают, наблюдают за моим поведением.
Меня охватывает паника; они могут убить меня, раздавить, растоптать, могут сделать со мной все, что угодно. Неуверенно, на подгибающихся ногах я кружу по двору. Я потерял чутье – стекавшая из глазниц кровь забила мои ноздри. Я не знаю, куда мне идти, а ведь мне надо добраться до моего гнезда, надо попасть в подземные каналы.
Я нахожу канавку, по которой стекает вода. Все время слышу вокруг голоса людей. Я добираюсь до сливного колодца, чувствую под лапками металлическую решетку. В этом месте, между чугунным конусом сливного колодца и разбитым каменным парапетом, вода выдолбила удобный проход, по которому можно спуститься вниз. Я слышу, как люди приближаются ко мне. Наверное, они хотят поймать меня! Я поспешно заползаю в щель. Спуск слишком круто ведет вниз, а я теперь не могу нормально спускаться. Я падаю.
Я скатываюсь вниз по инерции, безвольно, не сопротивляясь, в полубессознательном состоянии. Ударяюсь головой о выступающий угол кирпича и останавливаюсь на покатом краю подземного канала.
Подо мной шумит бурный поток, вобравший в себя воды недавно пролившегося дождя. Я слышу, как мелкие волны бьются о бетонный берег.
Из глазниц снова течет кровь. Я чувствую в горле ее теплый вкус.
Как же здесь холодно! В голове у меня все путается, я ощущаю только боль, только беспрерывное болезненное вращение.
Ко мне приближается крыса. Она обходит меня кругом, трогает своими вибриссами. Она могла бы загрызть меня, оборвать ту тонкую ниточку жизни, которая мне еще осталась. Но она уходит. Сверху течет вода, наверное, на улице снова ливень. Шум воды в канале усиливается, поток бурлит, я слышу все новые звуки, голоса, отголоски.
Вода охлаждает разгоряченную кожу, смывает запекшуюся кровь. Мне становится лучше, но я продолжаю лежать неподвижно – отупевший, слабый, больной.
Ты не предвидел, не предчувствовал такого конца. Впрочем, откуда тебе было знать, что с тобой произойдет именно это – что кому-то придет в голову ослепить старую крысу, которая и так скоро сдохла бы, забившись в какой-нибудь угол. И вот она лежит здесь, как обрывок старой тряпки или убитый голубь. А ведь ты еще жив, ты еще существуешь – застрявший между вспененным потоком сточных вод и обветшалым сводом канала, между бытием и небытием.
Стекающая сверху вода медленно возвращает мне силы, пробуждает желание жить. Как ты будешь жить без глаз? Как? Вернется обоняние, ноздри наполнятся множеством знакомых запахов, и ты вдохнешь их полной грудью. Запах поведет тебя, куда захочешь, он расскажет тебе, где ты находишься, объяснит, что тебя окружает. Ведь у тебя же есть вибриссы – длинные седые усищи, жесткие, торчащие во все стороны. Ты помнишь, как безошибочно ориентировался в темноте, полагаясь только на осязание, на эти упругие колебания при встрече с любым препятствием.
Я хочу попасть в свое гнездо. Он прогнал меня. Меня вышвырнул из гнезда молодой, сильный самец – такой же, каким и я был совсем недавно. Трудно с этим смириться, трудно расстаться с воспоминаниями о теплых стенах, прилегающих к трубам теплоцентрали... Хочется умереть там и только там.
Не смиряйся с изгнанием, но и не возвращайся. Он загрызет тебя, убьет, задушит.
Самке ты тоже больше не нужен, у нее теперь есть темпераментный крупный самец – самец, рожденный ею самой. Она тоже вцепится тебе в горло.
И все же так хочется вернуться! Это единственное желание, которое я ощущаю, лежа неподвижно среди стекающих по стенам струй воды.
Вернуться на подгибающихся, едва держащих тебя ногах. Вползти в нору, добраться до гнезда, лечь рядом с теплой стеной, отдохнуть.
И ждать смерти, ждать конца.
Я шевелю лапками, ворочаюсь на скользком полу, пытаясь принять более естественную позу. Боль в глазницах не прекращается, неповоротливая голова на окостеневшей шее кажется тяжелой как никогда.
Откуда-то рядом сверху доносится грохот, я чувствую, как вокруг дрожит земля. Откроешь глаза и увидишь сероватый, бледный свет.
Открываю, закрываю, снова открываю, нет... У меня нет глаз, но осознаю ли я это?
И все же откуда в мозг врывается яркий луч?
Откуда эта сероватая пелена? Эти отсветы? Эти тени? У тебя нет глаз. Ты – слепая крыса, умирающая среди мокрых растрескавшихся кирпичей.
Я поворачиваюсь, едва удержавшись, чтобы не свалиться в ревущий поток нечистот. Поворачиваюсь и прижимаюсь к скользкой стене.
Гром больше не гремит. Он прокатился и затих. Связанная с ним вспышка света не имеет значения, она меня больше не волнует, ее сила угасла. Теперь я не боюсь грома, не боюсь, потому что больше никогда не увижу молнии. Слепота разрушила страх, избавила от ужаса перед тем, что раньше заставляло спасаться бегством.
Переворачиваюсь на лапы, чувствуя под собой покрытую слоем скользкой глины поверхность, и подпираю хвостом уставшее тело. Прижимаюсь к земле – нет сил даже на то, чтобы приподнять отяжелевшую, израненную голову.
К тебе вернулось обоняние, ноздри заполняются запахами дождевой воды и поднимающихся из канала испарений.
Утоли жажду стекающей по стенам водой. Лихорадка еще не оставила тебя, челюсти стучат друг о друга. Пей! Долго, долго пей.
Вибриссами ощупываю место, куда я попал, – не угрожает ли мне что-нибудь, могу ли я чувствовать себя здесь в безопасности? Не обвалятся ли кирпичи под тяжестью моего тела? Не смоет ли меня стекающим сверху потоком воды?
Дождь уже кончился. Надо уходить, надо подкрепиться – съесть корочку хлеба, зернышко, кусочек рыбы...
Зрения не вернешь, это невозможно, ведь люди выкололи мне глаза, раскаленной проволокой выжгли глазницы... Этого уже не исправишь, от этого не уйдешь...
Я поднимаю голову, распрямляю спину, внимательно обнюхиваю все вокруг – бетон, камень.
