— Чего тебе надо? — спросила девица.
— Здесь живет мэтр Дегре?
В глубине комнаты послышалось какое-то движение, и появился адвокат с гусиным пером в руке.
— Входите, мадам, — проговорил он непринужденно.
Затем Дегре вытолкал девицу на лестницу и запер дверь.
— Где ваше терпение? — спросил он с укором. — Надо же было добираться до моего логова, рискуя жизнью…
— Но от вас не было известий уже…
— Всего только одну неделю.
— Каков результат процедуры экзорцизма?
— Присядьте, — безжалостно сказал Дегре, — и позвольте мне дописать. Потом мы поговорим.
Анжелика села, куда он ей указал, — на грубый деревянный сундук, предназначенный, без сомнения, для хранения одежды. Она огляделась и сказала себе, что никогда еще ей не доводилось видеть столь жалкое жилище. Дневной свет проникал сюда через зеленоватые стекла квадратных окошек со свинцовыми рамами. Чахлый огонь очага был не в силах побороть сырость, проникавшую с реки: было слышно, как вода плещется о быки Малого моста. В одном углу на полу была навалена куча книг. У Дегре не было даже стола. Сидя на табурете, он писал, положив на колени доску. Чернильница стояла рядом на полу.
Кроме кровати с рваным голубым пологом из саржи и такими же рваными одеялами, в комнате почти не было мебели. Но простыни, хотя и ветхие, были чистыми. Взгляд Анжелики невольно возвращался к этой неприбранной постели, беспорядок которой красноречиво свидетельствовал о том, что, должно быть, происходило здесь совсем недавно между адвокатом и девицей, только что бесцеремонно выставленной им за дверь.
Анжелика со стыдом думала о том, как опасна ее природная импульсивность и как, наверное, недоволен адвокат столь бестактным вторжением в его личную жизнь.
Она машинально гладила датского дога, доверчиво положившего огромную голову ей на колени.
— Уф! — воскликнул Дегре, вставая и потягиваясь. — Еще никогда в жизни я не говорил так много о боге и о церкви. Вы догадываетесь, что за бумаги раскиданы у меня по полу?
— Нет.
— Это защитительная речь адвоката мэтра Дегре, которую он произнесет во время заседания суда по делу господина де Пейрака, обвиненного в колдовстве, которое состоится во Дворце правосудия 20 января 1661 года.
— Уже определена дата? — Анжелика почувствовала, что бледнеет. — Ах! Я обязательно должна там быть. Переоденусь в судейского или в священника, достаньте мне платье. Правда, я беременна, — она с некоторым беспокойством оглядела себя, — но это почти не заметно. Мадам Кордо говорит, что у меня будет девочка, потому что ребенок лежит высоко. В крайнем случае, сойду за обжору-клерка…
Дегре расхохотался.
— Не уверен, что вас за него примут. У меня есть идея получше. На процесс допущены несколько монахинь. Вы наденете капюшон и рясу монахини.
— Теперь мой черед усомниться: а не запятнает ли такая полнота безупречную репутацию инокинь?
— Глупости! Просторное платье, широкий капюшон — и никто ничего не заподозрит. Но могу ли я рассчитывать на ваше самообладание? Это очень важно!
— Обещаю, что буду самой сдержанной из всех женщин, присутствующих в зале.
— Вам придется трудно, — заметил Дегре. — Я совершенно не могу себе представить, как повернется дело. Любой суд хорош уже тем, что сенсационные показания оказывают сильное впечатление на судей. Поэтому у меня в запасе демонстрация получения золота, опровергающая обвинения в занятиях алхимией, а самое главное — акт о процедуре изгнания дьявола, составленный единственным уполномоченным на то церковью экзорцистом — отцом Кирше, который гласит, что ваш муж не проявил никаких признаков одержимости.
— Благодарю тебя, Господи! — вздохнула Анжелика.
Неужели ее испытания подходят к концу?
— Мы выиграем дело, не так ли?
Дегре развел руками, жестом выражая свои сомнения.
— Я виделся с Фрицем Хауэром, которого вы просили вызвать, — заговорил адвокат после непродолжительной паузы. — Он приехал со всеми своими тиглями и ретортами. К сожалению, у этого человека слишком необычная внешность. Но ничего не поделаешь! Я укрыл его в монастыре картезианцев в предместье Сен-Жак. Что касается мавра, с которым я говорил, проникнув в Тюильри под видом торговца уксусом, то его помощь нам обеспечена. Только никому ни слова о моем плане. Может статься, что жизнь этих простых людей находится под угрозой. Исход процесса во многом зависит от предстоящих демонстраций.
Последний совет Дегре был для несчастной Анжелики явно излишним, потому что от страха и надежды у нее и без того во рту пересохло и горело.
— Я провожу вас, — сказал адвокат. — Париж — опасное для вас место. Не покидайте Тампля до начала процесса. Тогда вас разыщет монахиня, передаст вам одежду и проводит до Дворца правосудия. Должен сразу же вас предупредить: монахиня не слишком любезна. Это моя старшая сестра. Она вырастила меня и ушла в монастырь, когда поняла, что все принятые ею строгие меры не помешали мне свернуть с праведного пути. Она молится за отпущение моих грехов. Словом, для меня она сделает все, что угодно. Вы можете полностью ей доверять.
Дегре сунул текст своей речи в сумку и спустился вместе с Анжеликой. На улице он взял ее под руку. Она не возражала, ободренная этой поддержкой.
Они не сразу отправились в сторону Тампля.
Квартал, в котором они очутились, выйдя из дома, казалось, не собирался готовиться к концу рабочего дня. Настоящая толчея: мимо сновали судейские, множество пар прогуливались под ручку.
Через некоторое время Дегре вместе со своей спутницей зашел под какую-то арку, сказал пару слов бородатому стражнику с алебардой, охранявшему вход в плохо освещенный двор, и подвел Анжелику к темному закутку.
— Побудьте здесь. Мне нужно надежно припрятать свою речь.
Он удалился с сумкой «рабочих бумаг» под мышкой, потом вдруг вернулся и, переговорив со стоявшим на часах стражником, сунул ему в руки кошелек. Анжелика поняла, что адвокат просил не спускать с нее глаз, не позволять кому бы то ни было приближаться и даже обращаться к ней. Быстро темнело, небо, затянутое тяжелыми снеговыми тучами, чернело, на город спускалась ночь. Анжелика спросила себя, где бы она могла находиться. Двор, в котором она стояла, был довольно узким и походил на колодец, поскольку его со всех сторон окружали дома: в полутьме угадывались влажные каменные стены.
До нее донеслись церковные песнопения. И мало-помалу она различила — или ей привиделось — силуэт храма, очень изящного и высокого, шпиль которого, казалось, возносился в бесконечность, в тяжелый сумрак зимнего вечера.
Должно быть, в храме служили мессу по случаю окончания адвента[40]. Верующих, скорее всего, собралось много, но поразительным образом здание, освещенное изнутри, угадывалось только благодаря неслыханной высоты витражам, уходившим рядами в невидимое небо и терявшимся в нем, словно гигантские разноцветные переливающиеся свечи. Вот почему у Анжелики возникло ощущение его нереальности, пока глаза не привыкли к темноте.
