Я с идиотским изумлением уставился на нее, и мое сердце забилось еще быстрее. Я сразу догадался, что она явилась с дурными новостями. Ее окружала полутьма, я вгляделся в Антонию, и ее покрытое тенью лицо показалось мне безумным не менее моего. Не говоря ни слова, я вернулся в освещенную гостиную. Антония последовала за мной, закрыв обе двери.
Я двинулся к окну, а затем обернулся к ней. Выглядела она просто дико. На голову наброшен платок, из-под которого выбивались и падали на воротник твидового пальто пряди золотисто-седых волос. На мертвенно-бледном лице ни капли косметики.
Крупный рот изогнулся, и губы отвисли. Так бывало, когда она начинала плакать.
— Который теперь час, Антония? — спросил я.
— Десять.
— Вечера или утра?
— Утра, — ответила она, смерив меня удивленным взглядом.
— Но почему так темно?
— На улице туман.
— Должно быть, я проспал двенадцать часов, — сказал я. — Что с тобой, Антония?
— Мартин, — в свою очередь задала она мне вопрос, — случилось ли что-нибудь странное в мое отсутствие?
У меня перехватило дыхание.
— Странное? — переспросил я. — Нет, насколько мне известно, нет. А где ты была?
До сих пор я об этом не задумывался. Мысль об Антонии ни разу не пришла мне в голову.
— Ездила к маме, — пояснила Антония. — Она себя неважно чувствует. Да я наверняка тебе об этом говорила. Мне хотелось, чтобы Андерсон поехал вместе со мной, но он предпочел отправиться в Кембридж и закончить там свои дела.
— А почему ты спросила, не случилось ли что-нибудь странное?
— По-моему, что-то должно было случиться, — сказала Антония. — Или же я просто схожу с ума.
— Не ты одна, — успокоил ее я. — Однако я по-прежнему не понимаю.
— Ты видел Андерсона во время уик-энда?
— Нет.
— Ну так вот, с ним что-то произошло.
— Что именно?
— Не знаю, — проговорила Антония, — похоже на романы, где в человека вселяется дьявол, или на научную фантастику. Вроде бы это он и в то же время другой. Будто в нем теперь живет совсем иной человек.
— Ну, это ерунда, — хмыкнул я. — Ради бога, садись, Антония, и не смотри так, словно ты вот-вот заплачешь.
— Но он изменился, — продолжала настаивать Антония, повысив голос. — Он стал вести себя со мной враждебно. — Она глядела на меня, как будто стремясь заразить собственным безумием.
— Стал вести себя с тобой враждебно? — переспросил я. — Ну что ты, Антония. К чему такие страсти? Знаешь, мне и без того нездоровится. А сейчас расскажи мне спокойно и со всеми подробностями, что ты имеешь в виду. И прошу тебя, сядь, пожалуйста.
— Я не могу сказать ничего определенного, — призналась Антония, — и в то же время это чувствуется во всем и перехлестывает через край. Не иначе как что-то случилось. Теперь он ведет себя по-другому, совсем по-другому. Он холоден со мной и так страшно смотрит на меня, будто хочет убить. Конечно, я много плакала, и это его еще больше раздражало. А затем он взял и уехал, надолго, среди ночи. И Гонория Кляйн вернулась в дом, я ее встречаю на каждом шагу. Она нависает надо мной, как черная туча. Честно тебе скажу, Мартин, я боюсь.
Кончив говорить, она жалобно всхлипнула и, сев на раскладушку, достала носовой платок.
— Возьми себя в руки, — пробурчал я. — Наверное, ты все это выдумала.
Конечно, я был потрясен. В ее недоумении отразились и мои переживания, мой страх и тревога.
— Это было для меня таким ударом, — продолжала Антония. По ее лицу потекли слезы. — Сначала я просто не могла поверить. Я тоже решила, что мне это померещилось. Но он не спускал с меня глаз и держался со мной очень холодно, как будто я преступница. Может быть, кто-то нарассказал ему обо мне разные небылицы?
— А что о тебе могли рассказать?
— Ну не знаю, не знаю, — отмахнулась Антония. — Например, что-нибудь обо мне и Александре. Люди любят сплетничать, ты это знаешь. И должно быть, кто-то настроил его против меня. Очевидно, здесь какое-то недоразумение. Но ведь ты ему ничего не говорил, Мартин?
— Нет, конечно, нет, — поспешил я ее успокоить. — Я не видел Палмера, да если бы и видел, то ничего бы не сказал. — Похоже, что Палмера страшно волновало, не проболтался ли я Антонии. Эта мысль меня даже обрадовала.
До меня дошло, что снаружи уже некоторое время доносится какой-то шелестящий звук. Он сделался громче, и я повернулся к окну. На улице начался дождь. Взглянув на серо-желтое небо, я увидел, что давно рассвело. Я снова посмотрел на испуганную Антонию. В гостиной было уныло и мрачно, как в тюремной камере.
— Вероятно, он сходит с ума, — произнесла она. — Мартин, тебе известно, что его мать была ненормальной?
— Нет, я не знал, — отозвался я. — Неужели? Это любопытно.
— Он лишь недавно сказал мне об этом, — пояснила Антония. — На прошлой неделе, перед тем как… — Она зарыдала, вытерла лицо платком и вновь принялась плакать.
Я стоял, опустив руки в карманы халата, и наблюдал, как она плачет. Мне было жаль ее, но только потому, что мы очутились в сходной ситуации и столкнулись с одинаковыми проблемами.
— Значит, Гонория Кляйн здесь? — спросил я.
— Я ненавижу эту женщину, — не удержалась Антония. — Она собиралась переехать в Кембридж, но раздумала и осталась здесь у нас в доме. У меня от нее мороз по коже.
— У меня тоже, — сказал я.
В дверь позвонили, и мы оба вздрогнули.
Я взглянул на Антонию. Она широко раскрытыми глазами следила, как я пошел открывать. Я пересек холл и двинулся к двери. Это были грузчики.
Я попросил их бросить куда-нибудь вещи и возвратился к Антонии. Она смотрелась в карманное зеркальце. Потом попудрила нос и, вытерев блестящие от слез щеки, сняла платок и устало вздохнула. Вид у нее был измученный.
— Дорогой, ну какой ты непрактичный, — упрекнула она меня. — Попроси их перенести вещи в комнаты.
Она чуточку успокоилась и начала договариваться с грузчиками. Через несколько минут в гостиной появились два великана. Они внесли письменный стол «Карлтон-хаус». На нем были сложены в кучу гравюры Одюбона. Я показал им, куда его поставить. Когда они ушли, я разрезал веревку, которой были связаны гравюры, и сложил их рядами у стены: буревестники, козодои, дятлы с золотистыми крыльями, Каролинские попугаи, алые танагры, совы с большими хохолками. Знакомые, но вырванные из привычной обстановки, вещи вызвали у меня грусть, словно я вспомнил покойника. Антония давала указания грузчикам, из холла до меня доносился ее голос. Что же это со мной за болезнь? Я смотрел на гравюры, но не мог сосредоточиться, словно смотрел сквозь них в другой мир. Гляди на ее грудь и на нее вполоборота мечтательным взором и молчи…
