Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Звать Болеслав, – сказал тот. – Представлялся в Киеве витязем-рядовичем, якобы ходит вольно, службы ищет.
– Ах, да ты Болеслав! – притворно обрадовался Добрыня. – Неужто сам польский круль?
Он брезгливо пнул вора сапогом.
– Не-ет… – простонал тот.
– А что так? Ты представился тиуном великого князя, пес!
Добрыня пнул вора еще раз.
– Было бы лучше для тебя назваться польским крулем, – заключил воевода. – Не так мучительно. Хм… А отрежьте-ка ему ятра для начала!
Гридни шагнули к вору. Тот заорал, жутко, протяжно.
– Только пасть сперва заткните, не то князя разбудит.
Вора обступили и деловито им занялись. Добрыня жадно наблюдал. Илья отвернулся. Он знал эту жестокую шутку. Никакие ятра вору не отрежут – пока что – но тому же не видно, а боль страшная.
Вор извивался на столбе. Его станут резать долго. Он уже сам захочет рассказать все-все-все. А его будут мучить и не зададут ни одного вопроса.
Илья прошел к столу на козлах, где были разложены вещи, изъятые у вора. Переменил лучину, склонился над столом. Чего тут только не было. Польская грамота, какие-то фибулы, греческая печать, с виду настоящая, еще грамоты… Истинных хозяев их вор наверняка убил. А вот бляха со знаком великого князя – падающим на добычу соколом – точно подделка, даже на зуб пробовать лениво. Настоящую попробуй возьми. Можно убить гонца. Но все знают на Руси и окрест: если из княжей челяди кто пропадет, розыск будет стремителен и страшен. Пока не вызнают, куда делся человек, не успокоятся. Только степь хранит тайны, остальное разрешимо.
Вора терзали. Илья потрогал Добрыню за плечо.
– Пойду я на двор подышу.
Добрыня кивнул, не оборачиваясь. Он был занят – следил, чтобы гридни лишнего не отрезали, увлекшись.
Свежим воздухом Илья наслаждался на ходу. Выйдя из поруба, он направился прямиком в терем. Деловой с виду, но совершенно бесшумной походкой – князя не разбудить бы – проник в закрома, где разжился по знакомству кувшином меду. Отхлебнул и подумал, что самое время прогуляться до детинца, посмотреть, как младшие поживают.
В детинце его и нашел Добрыня. Илья сидел в окружении младших храбров и слушал дружинные песни. Вид у него был счастливый донельзя.
Дружина вскочила, роняя лавки.
Добрыня поманил Илью окровавленным пальцем.
– Умыться бы тебе, брат, – ласково посоветовал Илья.
Воевода поглядел на свою руку и буркнул:
– А дайте.
Ему бегом поднесли умыться, он оттер руки, сполоснул лицо. Отобрал у Ильи кувшин, заглянул внутрь.
– Увы, – сказал Илья кротко, – совсем ничего не осталось.
– И ему умыться дайте, – приказал воевода. – Чем холоднее, тем лучше.
Илья возражать не стал и, страдальчески морщась, побрызгал на себя из лохани.
– Ладно, – сказал Добрыня. – Пойдем-ка мы с тобой, храбр, на крылечке посидим.
Илья очень уверенно поднялся и еще более уверенно пошел. По тому, как мягко он ставил ногу, было ясно: Урманин пьян. А в пьяном Урманине просыпался зверь, бесшумно крадущийся и далеко прыгающий. И в шутку напрыгивающий на старых знакомых, когда из-за угла, а когда через забор. Ему это казалось смешно, всем остальным не очень.
Медовуха не заплетала Илье руки-ноги, скорее, наоборот. На крыльце под огромным телом витязя не скрипнуло ни дощечки. Илья повел носом и хищно огляделся, высматривая себе развлечение. Оставалось надеяться, что Урманин не вздумает этой ночью залезть на Десятинную церковь и уснуть с крестом в обнимку. А то в прошлый раз, очнувшись поутру, он боялся спуститься. Закинули веревку, подняли храбру вина на опохмел… Отец Феофил пришел в такое изумление, что даже не ругался. Сказал – дитя, оно и есть дитя, чего с него возьмешь, спасибо крест не своротило.
– Ночевать у меня будешь. – Добрыня уселся и точь-в-точь как утром похлопал ладонью. Илья покорно умостился по соседству. Крыльцо все равно не заскрипело.
– Ну что сказать, брат, – воевода расчесал пятерней бороду. – Новости есть добрые, а есть и худые. Как я и полагал, на княжем дворе измены нет. Воду мутит кто-то из новгородцев. Придется тебе его найти…
– …И выкинуть в реку. А чего? Ты же разрешил. Лишних – в воду.
– Помолчи. Этот молодец-ловец, сам того не зная, оказал нам услугу. Болеслав мог бы тут натворить дел. Он не вор, он в службе императора франков. Вместо разбойника мы поймали соглядчика.
– Хорош соглядчик – продал чарку в Киеве! – Илья покачал головой.
– Он не настолько глуп. Чарку у него стянули местные на постоялом дворе, поляк даже не успел ее хватиться. Такое может быть с кем угодно. Да, да, кроме тебя, разумеется.
– Так кого мне кидать в реку? И за что?
– За ноги! – рыкнул Добрыня. – Позволь досказать, а?!
…Болеслав был хитер, говорил на пяти языках, как на родных. Обычно выдавал себя за вольного наемника, ищущего службы. Чужие знаки без особой нужды не использовал. Грамоты и печати возил на крайний случай – гонцом сказаться, пройти мытищи без досмотра, отмахнуться от стражи, если что заподозрит, проникнуть в запертый город. Держал пару молчаливых телохранителей-рабов невнятной внешности. В пути иногда разбойничал, но с большой оглядкой, потому до сих пор не попался. Службой его было возить чужие тайны на словах. Те тайны, что не записывают.
Влип он, как водится, по мелочи. В киевской харчевне к Болеславу подошел новгородец и сказал – эй, утопленник, помнишь, за тобой должок? Болеслав помнил. Этот молоденький купчик вытащил его из ледяного Волхова. Все было честь по чести: попутная ладья спасла тонущую. Болеслав окоченел чисто насмерть, отогревали его лишь для порядка, ибо положено – нельзя иначе на воде, сегодня ты, завтра тебя. Раздели, завернули в шкуру, и спрятанный на груди полуутопленника кисет с грамотами да знаками угодил новгородцу в руки. Тот всего лишь полюбопытствовал, кого вынул из реки, и узнал слишком много. Но не прибил спасенного, не выдал новгородской страже, лишнего слова не сказал. Только раз-другой подмигнул загадочно.
Звали купчика Михаил, ни отчества, ни прозвища его Болеслав не узнал, имя-то едва подслушал у гребцов. Впрочем, поляк был тогда совсем плох. Виру за подмогу Михаил взял с хозяина ладьи, а тяжко простывшего Болеслава назавтра же сгрузил кулем на новгородскую пристань и исчез. Отлежавшись, поляк долго пытался вызнать, кто его благодетель – чтобы найти и убить, – но это оказалось неожиданно трудно. Купцов Михаилов в Новгороде было как грязи, ладьи тонули с удручающей частотой, и не всегда сами по себе. Тому, кто кого выручил, счету не было. Спасенная ладья ушла перед самым ледоставом в варяги и там зимовала. Болеслав плюнул и забыл. При его отчаянной службе надо было жить весело, радоваться каждому дню. Сам поляк воспользовался бы чужой слабостью не думая, тихо задушить полумертвого – делов-то, все равно синий.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
