— Нет, — сказала она — Нельзя. Не здесь.
— Еще один поцелуй! — заканючил он.
У нее был мокрый рот, груди вытекали из его рук, не поддаваясь дрессировке языком. Она решительно встала.
— Сумасшествие! — Стоя на коленях, она заправила груди в намордники из черных кружев, напомнив ему почему-то куклу из бабушкиного дома в Тарритауне. Это с бабкиной стороны в семью пришли рассказы о Тедди Рузвельте, товарища деда по охоте.
— Не хватало только, чтобы нас застукали дети, — сказала Джанет, опуская блузку. — Вдруг Марсия появится?
— Не появится. Совокупление с Фрэнком на свалке — длительное дело.
— Думаешь, они и сегодня этим заняты?
— Почему нет? Счастливая встреча после ссылки в Мэн в обществе мерзкого развратника. Avec le соnсоn. Нас же предупредили, что это надолго. Стрижка! Комитет по борьбе с дискриминацией при аренде!
Она снова накинула на плечи жакет и отряхнула колени. Он все еще валялся в ворохе белья. Она внимательно на него посмотрела, как на новое приобретение, выглядевшее в магазине лучше, чем дома.
— Ты действительно не подозревал ее до сегодняшнего дня?
— Нет. Не думал, что у нее хватит смелости. Когда я на ней женился, она была запуганной мышкой. Что ж, вот моя малютка и выросла.
— Ты не шокирован?
— Огорчен, конечно. Но поговорим лучше о тебе. Она продолжала приводить в порядок свою одежду.
— Это было необдуманно. Можешь на меня не рассчитывать.
— Не могу. Я тебя обожаю. Tapoitrine, elle est magnifique. Она сняла с жакета ворсинку, словно это был приставший к ней комплимент.
— Теперь она обвисла. Видел бы ты меня в девятнадцать лет!
— Чудо, а не грудь! Пойдем наверх. Пожалуйста!
Он рассудил, что, обращаясь к леди с просьбой, валяться негоже, а посему поднялся, оставив от мгновения их любви всего лишь примятую груду грязного белья. Доводов у него не осталось, он был целиком в ее власти.
— Нельзя, — ответила Джанет. — Дети… — Неубедительный жест вместо других, не более веских аргументов.
— Но потом мы встретимся?
— А как же Марсия и Фрэнк?
— При чем тут они? Какой нам от них вред? Если честно, разве мы может дать им то, что они дают друг другу?
— Я не так рассудительна, Гарольд. Я ревнивая моралистка. Я хочу, чтобы они понесли наказание.
— Рано или поздно всех нас постигнет кара. Таково уж правило жизни: люди обречены на кару. За все: и за плохое, и за хорошее. Один мой коллега всю жизнь глотал витамины, а две недели назад упал в лифте и испустил дух. С ним в кабине ехали здоровяки-выпивохи. Монашки мрут от рака матки, потому что не живут половой жизнью. Почему ты так со мной поступаешь? Я думал, у тебя есть ко мне предложение…
— Было, но…
— Предложение принимается.
— Ты уж меня прости, Гарольд. Сама не знаю, что на меня нашло. И подумать не могу о таком разврате! Ты предлагаешь все им рассказать и составить скользящий график?
— Не ожидал от тебя такой неромантичности! Зачем рассказывать? Пусть сначала появится предмет для разговора. Давай встретимся и посмотрим, что из этого выйдет. Разве тебе не любопытно? Это ты заставила меня тебя захотеть, ты преследовала меня по раскаленным бостонским улицам в своем сексуальном летнем платьице! Неужели я сам тебе совершенно безразличен? Что, я — всего лишь способ заполучить обратно Фрэнка?
Он провел тыльной стороной ладони сначала по ее левой груди, потом по правой. Видя, как она меняется в лице, он понял, что избрал верный путь. Не прерывать ласку! Ее обвисшие груди жаждут прикосновения. Не давать ей времени сомневаться, она все знает, ненавидит это знание, время ей противопоказано. Не останавливаться!
Медленно, трогая кончиком языка небо и теребя по очереди все пуговицы на его рубашке, начиная с верхней, она проговорила:
— В начале следующей недели Фрэнк будет в Нью-Йорке.
— Quelle coincidence. То-то Марсия лепетала, что хочет поехать во вторник на выступление Бостонского симфонического оркестра, а в среду творить добрые дела на благо Молодежной лиги и, возможно, переночевать в городе. По-моему, ей не надо мешать, тебе не кажется?
Джанет смотрела через его плечо. Ее длинная вздернутая верхняя губа как будто была позаимствована у кого-то другого, настолько не соответствовала короткой и пухлой нижней. Сейчас, в прикушенном состоянии, нижняя совсем исчезла.
— Неужели до этого дошло? Они что же, вместе ночуют?
— Не надо возмущаться. — «Не останавливайся!» — напомнил он себе. — Это же такая роскошь — уснуть рядом с любимым! Но ты не завидуй… — Он продолжал ее оглаживать.
— Знаешь, — сказала Джанет, — мне нравится Марсия. Всегда веселая, не лезет за словом в карман. Она часто поднимает мне настроение. Меня коробит не столько Фрэнк — в конце концов, в постели у нас с ним давно уже не очень-то получается, пусть порадуется, — сколько она. Как она могла так со мной поступить?
— Ты слышала, что я тебе сказал про вечер вторника?
— Слышала.
— Кто из нас наймет няньку?
Итак, той осенью у Гарольда и Джанет началась любовная связь. Фрэнк и Марсия ни о чем не догадывались. Сначала любовница отставала: Гарольд достигал оргазма раньше времени, поощряемый ее роскошным телом. Лишь на шестой раз, урвав часок в гостевой комнате Эпплби, под полкой с китайскими сувенирами и свитками, унаследованными Фрэнком от отца, Джанет вулканически кончила, едва не погубив при этом Гарольда, так что он потом со смехом удивлялся, что вообще выжил, побывав былинкой, затянутой в клокочущее жерло. Он любил ее разглядывать, любил ее наготу с бесчисленными переливами кремового, розового, сиреневого, желтизну подошв, зеленые водоросли вен, алебастр живота. Он обнаружил в ней неожиданную застенчивость и уклончивость, усиливавшие его привязанность к ней, потому что ему нравилась роль наставника, знатока. Он любил сидеть с ней рядом и рассматривать ее тело, пока она, устав смущаться, не стала относиться к этому, как к позированию художнику. Он учил ее, ощущая в ее красоте, которой она уже давно пренебрегала, красоту пятнадцатилетней давности, когда она дала бы фору даже памятной мулатке из Сент-Луиса. Гарольд считал, что красота расцветает от близости, что это отчасти след былого, поэтому при всех недостатках ее раздавшегося, утратившего лакомые формы тела искренне находил ее более привлекательной, чем неопытных девчонок, на которых ей все еще хотелось походить. Великодушие приносило ему щедрые плоды: лежа рядом с Джанет, он впитывал ее похвалы и ласку и чувствовал, что обретает бессмертие.
Осенью 1962 года близость в обеих парах приобрела экстатичность, даже скандальность. Фрэнк и Марсия наслаждались возможностью часто бывать вместе, даже ничего ради этого не предпринимая. Джанет и Гарольд посмеивались над наивной тактикой второй парочки. Постепенно эти шутки стали звучать и тогда, когда они встречались вчетвером. К ритуальным воскресным вечеринкам добавились вечеринки по будням, совместные ужины, выраставшие из простых предлогов, вроде необходимости перевозить туда-сюда детей (хотя Фрэнки-младший и Джонатан терпеть друг друга не могли, а Кэтрин была еще слишком мала, чтобы испытывать благодарность к Джулии и Генриетте, неловко разыгрывавших нянек). Пока женщины готовили, суетились и прихорашивались, Фрэнк с Гарольдом с пьяной въедливостью обсуждали Шекспира, историю, музыку, неспокойный рынок, монополии, постепенное слияние бизнеса и власти, вездесущность федеральных властей, возню Кеннеди с Кубой и сталью, сходство и различия их происхождения и происхождения президента, свое прошлое, отцов, свое отношение к отцам — неприязнь, сменившуюся впоследствии признательностью, даже любовью, страх перед матерями, секс, отношение к миру как к месту, где приходится выполнять глупую работу, чтобы предаваться кратким удовольствиям.
