Афродита Егоровна не хотела понять, что все лучшее с ее дочерью уже произошло. Что значили туманные успехи в будущем перед радостью счастливого осознания своего места рядом с любимым человеком? Да и что значит успех без цели, без приятной необходимости жертвовать чем-то ради кого-то? Успех, как самоцель, бесплоден и бесполезен. В нем нет смысла, он перестает радовать сразу, как только пересекает некую логическую границу достаточности.
— Внуки учатся в какой-то ужасной школе, — продолжала Афродита Егоровна выплескивать наболевшее. — Они вынуждены работать по дому, а старший даже делает что-то на ферме. Конечно, я не против трудового воспитания, но нельзя же детей, в самом деле, заставлять копаться в грязи! Я их просто не понимаю. У меня сердце обливается кровью всякий раз, когда я там бываю. Нет, такого раньше не было. Мы старались дать нашим детям самое лучшее. Лучшее питание, лучшее образование, лучшие условия жизни. Дети должны жить лучше родителей. Я, к примеру, восхищаюсь твоей бабушкой. Она замечательная, сильная женщина. Практически одна воспитала сына, стойко перенесла его гибель и нашла в себе силы воспитать тебя, хотя испытывала к твоей матери сильнейшую неприязнь. Господи, а какая же ты была слабенькая, когда она тебя нашла! Просто чудо, как ты выжила! Зоя Даниловна через своих знакомых доставала заграничные лекарства, питание, одежду. То, что она для тебя сделала, ничем не измерить…
Галя встрепенулась и в изумлении взглянула на собеседницу. Что-то важное послышалось ей в словах Афродиты Егоровны.
— Тетя Фрося, вы сказали, что знали меня совсем маленькой?
— Конечно! Я даже помогала твоей бабушке тебя разыскивать, — подтвердила старуха.
— А вы, случайно, не знали мою мать? Она ведь была вместе с моим отцом и, наверняка, приходила в гости, да?
Взгляд Афродиты Егоровны сразу стал рассеянным и смущенным. Она с большим удовольствием перевела бы разговор на другую тему.
— Видишь ли, Галочка… Это не мое дело. Да и столько времени прошло… Я мало что помню.
Галя прикоснулась к ее руке и заглянула в глаза.
— Тетя Фрося, пожалуйста, для меня это очень важно. Вы давно знакомы с бабушкой, и она вам обо всем рассказывала. Что тогда произошло? Прошу вас, мне надо это знать!
— Галя, я многим обязана твоей бабушке. Очень многим. Тебе этого не понять…
— Она просила вас ничего мне не говорить?
— Нет, но… но мне кажется, что это само собой подразумевалось. Если бы она хотела тебе что-то рассказать, то давно бы рассказала. А так…
— Моя бабушка ведет себя глупо, а вы поддерживаете ее глупость. Это некрасиво. И недостойно.
— Девочка, ты не должна ее осуждать!
— Я и не осуждаю. Стараюсь не осуждать. Но я не могу смириться с ее молчанием. Не могу и не должна. Я имею право знать о своих родителях если не все, то хотя бы чуточку больше, чем только их имена. От бабушки трудно что-то требовать. Ей кажется, что я поступаю несправедливо по отношению к ней, желая что-то узнать о своей матери. Но еще большей несправедливостью мне представляется ее упрямое молчание. Так я и правда могу поверить в какую-то ее вину. Поверить, ни о чем толком не зная.
— Если она и виновата, то только в том, что вовремя не заметила приближение катастрофы, — проговорила Афродита Егоровна. — Просто ей и в голову не приходило, что мальчик и девочка в таком возрасте способны перейти границы дозволенного. Хотя многие говорят, что у любви нет границ, — заметила она с ироничной улыбкой. — В любом случае, заявление Антона о том, что у них с Валентиной будет ребенок, явилось для твоей бабушки настоящим громом среди ясного неба. Антон был благородным мальчиком и высказал желание жениться. Можешь представить себе чувства твоей бабушки. Она была в шоке. Даже слегла. Антон разрывался между ней и своей девочкой. Родители же девочки ни о чем не подозревали до последнего момента. Валентина не посвящала их в свои проблемы. Но потом ей все же пришлось открыться. У нее была очень приличная семья — мать работала в каком-то институте, отец во внешней торговле. Оба часто отлучались в командировки, предоставляя дочь самой себе. Не удивительно, что такая «самостоятельность» привела к печальным последствиям.
Афродита Егоровна вздохнула, помешивая давно остывший чай.
— И что потом? — спросила Галя.
— Потом? Что могло быть потом, по-твоему? Положение Вали сразу осложняло им жизнь. Ты и сама знаешь, как тогда относились к моральному облику. Прощайте заграничные командировки, прощайте маленькие привилегии, поднимавшие над остальной серой массой трудящихся. Это была трагедия для них. Родители Вали приехали к твоей бабушке и устроили ей грандиозный скандал. Мне понесчастилось присутствовать при нем. Никогда не думала, что интеллигенты способны извергать столько грязных слов. Что твоей бабушке пришлось выслушать как в свой адрес, так и в адрес своего сына, это просто не передать. В ход шла вся мерзость, все самые жуткие домыслы и циничные намеки. В конечном итоге Зоя выставила их вон, сказав, что не намеревалась иметь с ними никаких дел до этого и не желает иметь их и в дальнейшем. Юных Ромео и Джульетту разлучили. Господи, мир, кажется, никогда не изменится! Мы выдумываем для самих себя драконовские правила и рьяно травим всех, кто им не следует, не проявляя ни понимания, ни сочувствия. Я так и говорила твоей бабушке. Я умоляла поддержать детей. Но она и слушать не хотела…
Старуха снова замолчала, но Галя не стала ее принуждать к дальнейшему рассказу. Она знала, что Афродита Егоровна скажет все до конца, потому что та история угнетала ее так же, как и бабушку. Только у нее не было острой потребности скрывать произошедшее много лет назад.
— Я знала, что родители увезли Валю из Москвы, подальше от знакомых, от школы и от Антона. Антон, конечно же, переживал. Часто не ночевал дома. И вот однажды, когда я в очередной раз приехала в гости к Зое, то увидела на лестничной площадке Валю. Было холодно. Она стояла у окна, поджидая Антона, и дрожала. Ее… состояние хоть и было уже заметно, но не так сильно, потому что на ней было широкое пальто. Оказалось, что она сбежала от своей тетки, жившей в Горьком. Я понимала, что если эти двое встретятся, то натворят бог знает каких глупостей. Короче, я предложила ей поехать ко мне домой.
— К вам домой? — изумилась Галя.
— Да, ко мне домой. Но твоя бабушка до сих пор ничего об этом не знает. Так что, смотри, не выдай меня, — погрозила она пальцем. — Валя согласилась после того, как я пообещала устроить ей встречу с Антоном. Пообещать-то я пообещала, но застать Антона дома было практически невозможно. Он пропадал у друзей, жил на чьих-то дачах. Звонил матери через день, и то только для того, чтобы она не заявила в милицию о его пропаже. Валя отчаивалась все больше и больше. Ни я, ни она не знали, что делать. А все сроки, кажется, уже подходили. Чтобы хоть как-то отвлечь ее, я посоветовала ей писать Антону письма, как если бы она с ним говорила. Мы же не знали, как все могло потом обернуться, но было очевидно, что никто им не позволит быть вместе. И вот однажды ночью Валя разбудила нас и с ужасом произнесла только одно слово: «Уже!». Мой муж немедленно вызвал «скорую». В больнице она вынуждена была сказать и свою фамилию, и номер домашнего телефона. Надо ли говорить, что ее родители примчались через полчаса. Они заставили ее оставить ребенка и, наверное, дали кое-кому «в лапу», чтобы все скрыть. После этого Валю они снова куда-то увезли. А через неделю… — старуха судорожно вздохнула и смахнула слезы, — через неделю у нас был какой-то праздник, и позвонил сам Антон, чтобы поздравить. Тогда я ему, дура набитая, все и выложила… Вероятно, он подумал, что успеет еще с ней увидеться… я не знаю, но на следующий день мы узнали, что он разбился на мотоцикле… насмерть. Дороги были скользкие, он мчался, что было мочи… к ней.
