– Гриш... Я хочу... то есть я не хочу, чтобы ты обо мне так думал.
– Как? – не понял Дубов, который в эту минуту как раз о ней вообще ничего не думал, а соображал, кто бы мог им в этой истории помочь и стоит ли подключать милицию.
– Ну, что я с тобой вчера в ресторане познакомилась, а потом к тебе в номер пошла, и... Со мной такого раньше никогда, я ни с кем...
Тут Лиля окончательно смутилась под вопрошающим взглядом Дубова и замолчала.
– Я понял, – ответил он строго.
Эта строгость сейчас была понятна и нужна им обоим. Ей – чтобы не дрожать, не потеть ладошками, ему – чтобы скрыть умиление от ее неподдельной наивности. Господи, да как Лиля могла предположить, что он что-то там подумает! Она ему доверилась. Он теперь отвечает за нее. Вот и весь разговор, и незачем смешить таксистов!
На окраине воздух оказался чище, сугробы целее, люди проще. Пятиэтажный дом сталинской застройки выглядел элитным жильем среди обступивших его серых хрущевок. Кодовый замок сломан, в подъезде пахнет кошками, стены исписаны непотребными словами и анатомическими комиксами. Дубов покосился на Лилю – чистенькую, тонкую, ясную, как полевая ромашка, и вздохнул. Когда б вы знали, из какого сора... Впрочем, в розариях, бывает, вырастает зловонная белена.
Лиля загремела ключами, открыла дверь. И тотчас же пахнуло застоявшимся, нежилым духом. В квартире был полумрак – задернуты повсюду тяжелые плюшевые шторы, да и оконные стекла осунулись, посерели от пыли и неохотно впускали дневной свет. Дубову понравилась мебель, старая, приобретенная еще до того, как в моду вошли полированные ящики из прессованных опилок. Молча Лиля провела его по всем комнатам, показала гостиную, свою комнатку, где замерла в ожидании швейная машинка и вытертый до основы палас все еще цвел пестрыми лоскутками... Одна катушка, завидев хозяйку, так обрадовалась, что покатилась ей навстречу по полированной плоскости стола, да так и упала тихонько на пол.
Показала Лиля и детскую комнату: там смирно сидели на диване, прижавшись друг к дружке, мягкие игрушки, и на полу расстелен был лист ватмана, рядом валялись фломастеры. Дубов поднял один, пару раз черкнул по листу, но красный клювик, скрипнув, не оставил следа. Фломастер высох.
На кухне в дешевом электрическом чайнике плескались остатки воды. В отключенном холодильнике ютилась сиротливо банка консервированной кукурузы. Жестяная коробка, расписанная желтыми китайцами, хранила на дне остатки чая.
– «Мария-Селеста», – лаконично высказался Дубов.
– Я сейчас о том же подумала. Представляешь, совершенно не помню, как мы переезжали. Будто ластиком стерли часть воспоминаний. Сейчас пойдем к...
Но тут в дверь позвонили – коротко, неуверенно. Дубов с Лилей переглянулись.
– Я открою, не возражаешь?
Лиля кивнула, и Дубов направился в прихожую, стараясь не топать слишком громко. Пока он возился с незнакомым замком, Лиля устроилась с ногами на табурете и подавила желание зажмуриться и зажать уши. Ничего страшного, между тем, не случилось – послышались шаги, голоса, и в кухню вошел Гриша, а за ним семенила Софья Марковна собственной персоной. Ух, как Лиля ей обрадовалась!
– Лилечка, милая! – заголосила тетя Соня и тут же прослезилась – ее-то Дубов не успел предупредить о своей идиосинкразии к слезам. – Где же ты пропадала? Что с тобой случилось-то? Где Егорушка?
– Я не знаю! – вскрикнула Лиля, но приневолила себя и продолжила уже более ровным голосом: – Тетя Соня, давайте сядем, поговорим спокойно. Здесь творятся странные вещи, и мне нужен ваш совет. Очень нужен.
Даже если бы Софья Марковна лежала на смертном одре и ее бы попросили помочь кому-либо советом, она с легкостью поднялась и принялась наставлять, поучать, вразумлять. А сейчас и подавно! Тетя Соня опустилась на второй табурет, Дубову же пришлось взгромоздиться на угрожающе скрипнувший подоконник.
– Это кто, Лилечка? – шепотом спросила Софья Марковна, выразительно моргнув в сторону Дубова.
– Это Григорий, мой... Мой знакомый. Гриша, познакомься, это Софья Марковна. Моя соседка. И добрый друг.
– Очень приятно, – сказал вежливый Дубов.
– Вы уж извините старуху, Григорий, – смутилась тетя Соня. – Я ведь голоса услышала, вот и спустилась, а для храбрости скалку прихватила. И тут мне здоровенный мужик открывает, заходите, говорит! Я испугалась... И хотела...
– Трагедию удалось предотвратить, – солидно покивал Дубов. – Ничего, теть Сонь. Бывает между соседями. Ну, вот что: давайте все же поговорим. Вести беседу буду я, потому что я тут самый главный. Возражений нет?
Женщины помотали головами. Нет, мол, возражений, продолжайте, пожалуйста, Григорий.
– Когда вы, Софья Марковна, последний раз видели Лилю? До сегодняшнего дня?
– Двадцать третьего сентября, – без запинки ответила старушка.
Дубов не ожидал такой точности, и это немного сбило его с толку.
– Почему двадцать третьего? – удивился он.
– Потому что двадцать четвертого мужу моему память, – охотно пояснила Софья Марковна. – А накануне я всегда в церковь хожу. Так-то из дому редко выползаю, ноги распухают. Тут, однако, пришлось поехать. Выхожу из маршрутки, плетусь полегоньку, а Лиля мне навстречу. И мальчика за руку держит. Незнакомый мальчик, хорошенький такой. Я к ней – что, да как, да почему? А она смотрит на меня, словно, значит, на пустое место, и говорит эдак с гонором: женщина, дескать, вы меня с кем-то путаете. А мальчик ей: мам, пойдем. И посмотрел на меня исподлобья, со злостью такой... Будто сглазил он меня – ноги заслабели, сердце зачастило. Доковыляла кое-как до скамеечки на остановке, сижу, воздухом дышу. А она так и пошла прочь, не оглянулась даже!
– Я ничего не помню, – покачала головой Лиля. – Тетя Соня, миленькая!
– Стоп! – скомандовал Дубов. – У нас, тетя Соня, такая оказия вышла. Мы думаем, Лилю загипнотизировали, навязали ей чужую жизнь и мальчишку ее подменили.
– Страсти какие! – охнула Софья Марковна.
– Теперь мы соображаем, кому это понадобилось и когда произошло. А вы должны нам помочь. Так вот, припомните – когда последний раз вы видели Лилю, чтобы она вас узнавала и с вами говорила? Чтобы она была такой, как сейчас?
– Так ведь в мае же, Лилечка! В конце мая! Аккурат когда твоя мама приехала, и брат твой с нею! Ты же помнишь, как они приехали, Лиля! Что с тобой? Григорий, посмотрите, что с ней?
У Лили глаза закатились под лоб, она держалась на табурете только потому, что спиной опиралась на стену.
– Она в обмороке. Гришенька, давайте воды!
– Не надо, – подала голос Лиля. – Я никогда не падаю в обморок, не по чину нам. Я все вспомнила. Это ужасно. Виктор уговаривал меня уехать с ним, к нему. В Лучегорск.
– Где это? – удивилась Софья Марковна.
– Западное побережье Крыма, – нетерпеливо шепнул Дубов. – Дальше, дальше!
