Заблуждения Речел можно понять. Сэр Альберт – законченный повеса, и за прошедшие два года после попытки соблазнить Элинор опыт его в этом наверняка возрос.
В полном замешательстве она оглядывалась в поисках помощи. Дядя Бен? Сказать ему? Или тете Юнис? Она представила себе, что тогда будет. Пропадет рождественский праздник. Дядя Бен немедленно уедет. Или сэру Альберту укажут на дверь. А Речел, так и не поняв, от чего ее спасла Элинор, никогда больше не станет разговаривать с ней.
О, Речел!
И тут она увидела мужа у костра, он смотрел на нее и улыбался.
– Вы для этого костра собрали хворост, Элинор? – полюбопытствовал он. – Или хотите разложить свой собственный?
Элинор посмотрела на несколько хворостин, которые держала в руках, и поторопилась бросить их в огонь. Затем она потянула мужа за рукав.
– Пожалуйста, – тихо попросила она, – мне нужно кое-что сказать вам.
Они отошли от костра и всех, стоявших вокруг него, и он встревоженно спросил:
– Что случилось?
– Сэр Альберт, – промолвила Элинор. – Он целует Речел в лесу. Граф вскинул брови:
– В чем же он провинился? Что воспользовался случаем, которого давно ждал? Все эти дни они не сводили глаз друг с друга.
– Но, – нетерпеливо прервала его Элинор, – он… он соблазнитель!
– Берти? – удивился граф. – Не слишком ли это сильное слово для Берти? Я не думаю, что он соблазнит девушку прямо на снегу в лесу, когда рядом столько ее родственников.
– Он не уважает ее, – настаивала Элинор. – Она всего лишь дочь владельца гостиницы.
Взгляд графа стал холодным.
– А, вот оно что. Да, мы, аристократы, презираем простой народ и не задумываясь при первой возможности совращаем женщин из низших слоев общества. Или женимся на них из-за денег.
– Пожалуйста, – снова ухватила его за рукав Элинор. – Я знаю, что говорю. Знаю по личному опыту.
Он непонимающе посмотрел на нее, в глазах был гнев.
– Он пытался что-то сделать с вами? – спросил он грозным голосом.
– Да, – ответила Элинор, не отпуская его рукав. Он посмотрел в сторону леса и даже сделал пару шагов. – Нет, не теперь, – торопливо стала объяснять она. – Это было до нашей встречи, два года назад. Я гостила в одном поместье, он тоже оказался там. Я почувствовала по его взгляду, что понравилась ему. А затем поняла, что он видит во мне лишь легкое развлечение, зная о моем происхождении. Он попытался… тронуть меня, а когда убедился, что у него ничего не получится, позволял себе насмешки в мой адрес, называл мещаночкой. Вскоре все стали называть меня так, и целый месяц мне пришлось отбиваться от ухаживаний. Речел позволила ему прикоснуться к себе. Она не знает, какой он.
Граф, сжав зубы, пристально смотрел на нее. Глаза его потемнели от гнева.
– Значит, это все-таки были вы, – сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Элинор, и немного успокоился. – Он не причинит ей зла, Элинор. Он мой гость, как и Речел. Они совсем рядом. Это украденный поцелуй, не более того. Завтра я поговорю с ним, обещаю вам.
Она почувствовала, как тревога постепенно исчезает. Он прав, безусловно, прав. С Речел ничего не случится, во всяком случае, сегодня. А завтра муж поговорит с сэром Альбертом, напомнит ему, что Речел теперь его кузина и гостья в его доме. Сэр Альберт будет вынужден помнить о чести джентльмена до конца своего пребывания в Гресвелл-Парке. У джентльменов есть хотя бы одна хорошая черта – честь им дороже многого в их жизни.
– Разве для того, чтобы разжечь костер, нужно не менее двадцати человек? – произнес граф, взглянув через плечо.
– Обязательно, – ответила Элинор, – если это Трэнсомы.
Ее ответ заставил графа улыбнуться – первая его улыбка, насколько она помнит, подаренная ей. От этого он стал похож на мальчишку и показался еще красивее. Она почувствовала странную слабость в коленях.
– Посмотрите, Элинор! Шесть брошенных санок! – воскликнул он. – Не воспользоваться ли нам одними?
– О да! – Элинор радостно посмотрела на графа. Ее почтил вниманием почти каждый мужчина, кроме собственного мужа. – Давайте спустимся. С самой крутой горки. Спуск теперь отлично откатан, но и опасен.
– Это особенно привлекает, – заметил граф, взяв ее за руку, а другой рукой беря ремни саней.
– Вы часто спускались с этих горок в детстве? – поинтересовалась Элинор, когда они брели по снегу.
– Не очень. Мне не с кем было спускаться, а одному это не так интересно.
– Вы были одиноки в детстве? – спросила она и посмотрела на мужа. – Я тоже росла единственным ребенком, но не знала одиночества, потому что у меня много двоюродных братьев и сестер.
– И дядей и тетей впридачу, – добавил граф.
Она бросила на него настороженный взгляд. Но он улыбался, и в этой улыбке она не заметила насмешки.
– Всегда был рядом отец, – продолжала она, – веселый и жизнерадостный человек, пока не заболел. Вы увидели его, когда он уже был обречен.
Это воспоминание вызвало в памяти то, о чем хотелось забыть. Их брак, его причину и горечь раздоров, которую они оба внесли в него. Воцарилось молчание, неловкое молчание, пока он устанавливал санки на вершине крутого спуска. Наконец, выпрямившись, он посмотрел на нее.
Глава 12
Началось это, полагал он, в классе деревенской школы, когда Элинор повела себя не так, как от нее ждали. Но это не разгневало и не смутило его. Скорее наоборот, он вдруг позавидовал ей и даже восхитился. Потом эта мысль – провести детский праздник в поместье Гресвелл-Парк и пригласить не только учеников, но и их родителей. И все для того, чтобы порадовать Элинор, увидеть ее сияющие глаза и улыбку, в которой всегда был вызов. Затем Элинор предложила после детского концерта устроить праздник с угощением. Это позабавило его, вместо того чтобы рассердить.
Так было положено начало переменам. Конечно, во многом помогала ее семья, шумная, громогласная, охочая к забавам и приключениям, наделенная качествами, которые еще месяц назад он назвал бы вульгарными. А затея с катанием после ужина на санках? Это предлагалось всем, даже старшему поколению Трэнсомов, вместо того чтобы чинно коротать время в гостиной за привычными занятиями. Разве это предложение не повергло его в шок поначалу? Но потом он вдруг подумал: а почему бы не покататься с горок? Да, почему? Это была чертовски хорошая идея.
Она позволила ему получше узнать собственную жену. Несмотря на ее сдержанное молчание за столом, он понял, как зажгла ее идея покататься с горок. Ведь она была Трэнсом до мозга костей. Странно, что он этого не понял еще в Лондоне. Или она тщательно прятала это от него?
Еще перед тем как все отправились к горкам, граф заметил перемену в жене: походка ее стала быстрой и упругой, глаза радостно блестели. Ей едва удавалось скрывать свое нетерпение. Он продолжал следить за ней и потом, когда она каталась с горок, весело взвизгивая и крича, словно ей было девять лет, а не девятнадцать.
