Бонифаций VIII
Понятно, что после громовых обвинений и угроз, обрушенных на него его высокопреосвященством, брат Гаспар был снедаем великой тоской и опасениями, нашедшими соматическое отражение в революции, разыгравшейся у него в животе, которой, вполне вероятно, способствовало сильнейшее расстройство желудка, вызванное сандвичами, а особенно лососиной, к которой его пищеварительный тракт никоим образом не привык, и такова была овладевшая им мнительность, что самый легкий шум — стук хлопнувшей двери или шаги, внезапно раздавшиеся в одном из коридоров ватиканского дворца, — заставлял его вздрогнуть в смертельном испуге, так что пусть никого не удивляет, что время, проведенное им в ожидании за весь тот бесконечно долгий день 4 ноября, стало для брата Гаспара подлинной мукой.
Но тяжелее всего для него была мысль о том, какое распространение получила новость о беспутной, неумеренной и почти бредовой страсти, которой воспылал к нему некий прелат, прелат, который в довершение позора был не только совершенно бессовестным существом, но и личным слугой Его Святейшества. Неужели монсиньор Лучано Ванини не только подвергал сексуальным нападкам своих братьев по вере, но и трезвонил об этом на каждом перекрестке, на свой лад перевирая самые непристойные моменты? Похоже, что так, из-за чего несправедливо пострадала репутация доминиканца, и стыд, который он испытал в присутствии его высокопреосвященства, намного превосходил все, что он мог припомнить за дни своего пребывания в Риме. Вполне вероятно, что он тут же бы и расплакался, если бы вдруг не ощутил внутри некое коловращение, иными словами, малоприятное чувство, исходившее из желудка, словно рыба билась у него в кишках, стараясь сорваться с крючка, и, действительно, он не слишком ошибался, поскольку за этим мгновенно последовала отрыжка с привкусом лососины, за ней еще и еще, пока он не почувствовал, как по пищеводу поднимается первая волна рвоты, которая уже частично выплеснулась ему в рот в тот самый момент, когда в кабинет вошел кардинал Хакер в сопровождении кардиналов Джузеппе Кьярамонти и Хавьера Ксиен Кван Мина, а также архиепископа Ламбертини и монсиньора Луиджи Бруно, увидев которых брат Гаспар приказал своим внутренностям утихомириться, встал в знак уважения и, что поделать, проглотил кишечный бульон, после чего почувствовал себя самым несчастным среди всех творений Божиих.
— Сядем, — услышал он голос Хакера, иерархи расселись вокруг монаха, сел и брат Гаспар. Они глядели на него столь внимательно, как будто монах был единственно существовавшим во всей Вселенной. — Так, так… — добавил Хакер, взглянув на часы, — времени в нашем распоряжении не так уж и много. — Он положил портфель на стол, открыл его, вытащил папку с бумагами и, откинувшись на спинку дивана, принялся просматривать их. — Вы не возражаете, если мы начнем?
— Начнем? — дрожащим голосом спросил Гаспар. — Что начнем?
— Начнем снятие показаний с монаха и экзорциста ордена братьев-проповедников, Гаспара Оливареса с целью: во-первых, прояснить богословские положения его книги «Аз есмь Сатана»; во-вторых, подтвердить или опровергнуть выдвинутые в частной беседе обвинения посредством очной ставки вышеупомянутого монаха с присутствующим здесь кардиналом Джузеппе Кьярамонти; в-третьих, установить смысл актов неповиновения, которые, как мы полагаем, брат Гаспар проявляет в отношении государственного секретариата и частично святой Кардинальской коллегии, и, в-четвертых, объяснить загадочное исчезновение секретного документа, переданного вышеуказанному монаху вечером первого ноября, в День всех святых. Проведение допроса поручается выступающему в данный момент префекту Священной конгрегации по вопросам вероучения, его высокопреосвященству Джозефу Хакеру, в присутствии двух авторитетов в области демонологии — его высокопреосвященства кардинала Джузеппе Кьярамонти и его высокопреосвященства кардинала Хавьера Ксиен Кван Мина, первый из которых будет выступать в роли официального наблюдателя, а второй — в роли advocates pro autore.[10]— Его корейское высокопреосвященство использовал момент, когда его назначали адвокатом, чтобы улыбнуться и слегка склонить голову на манер приветствия. — На заседании присутствуют также личный наблюдатель архиепископ Пьетро Ламбертини и, наконец, выступающий в роли секретаря монсиньор Луиджи Бруно, которому поручается вести стенографический отчет. — И, действительно, в этот момент Гаспар заметил, что упомянутый монсиньор, закинув ногу на ногу, разложил на правом колене блокнот, и по усердному виду, который он на себя напустил, брат Гаспар мог не сомневаться, что там уже записаны все до единого слова, произнесенные в этом кабинете. — Вы согласны с регламентом?
— Что?
— Я спрашиваю, согласны ли вы с регламентом?
Брат Гаспар кивнул.
— Мы попросили бы вас, — сказал кардинал Хакер, — чтобы вы не ограничивались жестами, которые могут быть ошибочно истолкованы, а, прежде всего, изъяснялись словесно. Если только что вступивший в свои обязанности секретарь монсиньор Луиджи Бруно начнет впадать в двусмысленности, прежде чем приступить к сути, никому не будет от этого никакой пользы. Повторяю: согласны ли вы с регламентом?
— Да, согласен, — ответил брат Гаспар, но было во всем этом деле нечто абсолютно ужасающее.
— Хотите что-либо сказать?
Гаспар кивнул.
— Мне хотелось бы, чтобы мы все вместе вознесли молитву Святому Духу.
— С какой целью? — спросил Хакер.
— Так уж заведено у христиан.
Кардинал Хакер кивнул и с рутинным безразличием и холодностью, холодностью, которая могла разве что опечалить самого Господа Бога, затянул «Veni Sancte Spiritus»,[11]продолжая перелистывать интересовавшие его документы.
После молитвы брат Гаспар попытался хоть как-то освежить сгустившуюся атмосферу, в которой дышалось с трудом, шутливой выходкой.
— Вы будете меня пытать? — спросил он, однако острота не нашла никакого отклика и даже наоборот: Хакер не только пропустил ироничный вопрос мимо ушей, но и сказал с непривычной грубостью:
— По первому пункту, мы не будем касаться анархической методологии, легшей в основу композиции вашей книги, поскольку композиция эта заслуживает комментария разве что своим блестящим отсутствием, и сосредоточимся на выяснении некоторых понятий, имеющих отношение к толкованию дьявольской сущности.
— Дьявольской? — спросил монах, снова не в силах унять дрожь. — Как это понимать?
— А так, что вы пишете о дьяволе от первого лица. Откуда такая фамильярность?
— Но ведь и в Библии… — начал было защищаться доминиканец.
— Молчите! — прервал его Хакер и добавил: — Вы хотели что-то сказать?
— Так говорить мне или молчать?
Хакер кивнул.
— Я думал, что моя книга понравилась Священной конгрегации и Государственному секретариату, но…
