совести он уже давно приберег оправдание. Марк вел себя как последняя скотина из лучших побуждений, ведь только так он мог быть уверен, что не причинит Кире большего вреда, чем его обидные слова.
Он прикрыл глаза, наслаждаясь теплом от камина. Перед мысленным взором вставали все недавние разговоры и споры с Кирой: он вспоминал ее пытливый взгляд, упрямо нахмуренные брови, сосредоточенное лицо. Он снова поразился решимости, с которой Кира метко застрелила Таню Бартош… Своим поступком она спасла жизнь Филиппа Куверта — человека, в невиновности которого сомневался сам Марк, хоть и не говорил об этом Кире, чтобы лишний раз не напоминать о неоднозначности ее поступка.
Да, Марк знал, что был последней сволочью, и всячески поддерживал этот образ среди сотрудников БЛОК, но, несмотря на годы отвратительного отношения к коллегам, у него все равно оставались моральные принципы, которые он никогда бы не нарушил. Одним из таких принципов являлось уважительное, скорее даже деликатное отношение к тяжелому моральному выбору, который рано или поздно совершал каждый агент БЛОК. Кире Коваль пришлось сделать этот шаг слишком рано — в первые дни работы в отделе оперативных расследований, и Марк понимал, насколько трудным для нее оказалось это решение.
Он помнил своего первого застреленного криптоморфа — мальчишку, обладавшего паранормальной способностью управлять стаей голодных бродячих псов, которые по ночам нападали на припозднившихся горожан на темных улицах города. Этот мальчишка до сих пор являлся Марку во снах. И он знал наверняка, что теперь Кира Коваль обречена видеть перекошенное от злобы лицо Тани Бартош всякий раз, когда ей будут сниться кошмары…
Марк открыл глаза и задумчиво коснулся подбородка. Он вдруг понял, что та решимость, с которой Кира застрелила Таню, таила в себе еще один неожиданный вывод: его напарница оказалась куда более непростым и опасным человеком, чем он думал еще совсем недавно.
Взгляд Марка упал на журнальный столик, на котором лежали неоплаченные счета, рекламные букеты и запечатанный конверт. Что ж, настало время его раскрыть.
Внутри конверта оказались свернутый вдвое лист бумаги и еще один конверт — пожелтевшей, меньше размером и плотный на ощупь: судя по всему, внутри него находилась открытка или фотография. Марк развернул письмо и увидел знакомый, но уже почти забытый почерк мамы:
«Дорогой Марк!
На звонки ты не отвечаешь, и я по-прежнему не знаю, читаешь ли ты мои письма, но я в очередной раз пишу тебе, чтобы сказать: мы с Вероникой очень сильно по тебе скучаем. У нас все хорошо. Лето в этом году выдалось необычно теплое и сухое, и это немного странно для наших северных краев. Впрочем, говорят, у вас как обычно идут дожди…
Недавно я перечитывала твое письмо.
Единственное письмо, которое ты отправил нам за время учебы в Университете. Ты пишешь, что познакомился с чудесной девушкой. Ее зовут Агния. Надеюсь, вы по-прежнему счастливы вместе.
В письме была фотография, и я вдруг подумала, что тебе будет интересно снова ее увидеть. Я решила отправить снимок вместе с моим…»
Дальше Марк читать не стал. Он скомкал лист бумаги и швырнул его в камин — точно так же он поступал со всеми письмами от матери и сестры. Пламя вспыхнуло, пожирая весточку из прошлой жизни.
Стиснув челюсти до зубовного скрежета, Марк раскрыл второй конверт и вытащил оттуда фотографию, при виде которой сердце сжалось от невыносимой боли.
На снимке счастливо улыбались Марк и Агния: они обнимали друг друга на фоне колеса обозрения в Центральном парке. Марк помнил день, когда была сделана эта фотография: середина октября, бабье лето, опавшие листья под ногами, теплый воздух и яркое солнце, которое совсем скоро надолго скроется за пеленой туч…
Марк познакомился с Агнией незадолго до этого дня — в сентябре, в начале учебного года: она только поступила на первый курс Университета, а Марку предстояло отучиться еще один год. Дождавшись ближайшего погожего дня, Марк пригласил Агнию в Центральный парк, где они весело провели несколько часов, катаясь на аттракционах и поглощая тонны мороженого и попкорна.
В тот момент Марк ощущал себя безмерно счастливым. До смерти Агнии оставалось два месяца…
Марк порвал фотографию на мелкие части и выкинул ее в камин вслед за письмом от матери: прошлое сгорало в огне, как сгорела когда-то Агния.
* * *
Дождь закончился, когда машина Киры пересекла железнодорожные пути, и, проехав еще два километра по дороге, проходившей через промышленную зону с вереницей складов, оказалась в жилом комплексе «Аурум».
Кира уже и забыла, когда в последний раз была в этом заброшенном квартале. Она поразилась запустению, в которое пришел «Аурум» за последние годы. И как Верес не боится жить в этой дыре?
Сумерки опускались на квартал, приглушая и затемняя все цвета: дома, выкрашенные белой краской, теперь казались темно-серыми, а деревья, ярко-зеленые при дневном свете, превратились в черные силуэты на фоне свинцового неба.
Большинство зданий казались давно заброшенными и никому не нужными: жители «Аурума» покинули свои дома после жестоких нападений монстров, обитавших в Северном парке. По непонятной причине именно этот квартал выбрал для своего обитания Марк Верес.
Еще раз сверившись с адресом, указанном в его личном деле, Кира остановила машину возле двухэтажного дома в самом конце улице. Дальше располагалась детская игровая площадка — впрочем, сейчас она представляла собою огромный пустырь с ржавыми остовом покосившихся качелей, за которым виднелись темные заросли Северного парка.
Дом Вереса, как и немногие жилые здания в «Ауруме», еще мог похвастаться относительно приличным видом: во всяком случае краска на фасаде выглядела не столь облупленной, в окнах стояли целые стекла, а газон во дворе оказался подстриженным. Черный внедорожник Вереса был припаркован на подъездной дорожке возле дома.
Кира выключила зажигание и постаралась унять охватившую ее дрожь. Она снова взглянула на папку с личным делом напарника, лежавшую на соседнем сидении. В ней хранились секреты, которые Верес тщательно оберегал от всего мира. Кире стало самой противно, когда она поняла, что совала любопытный нос
