он меня поцелует, если я его попрошу. Но он поцеловал.
Я давно забыла, насколько это может быть приятно. Хотя ничего особенного Максим не делает — просто неторопливо касается губ губами, а затем отстраняется.
Мне кажется, всё закончилось. И этого было так мало. Недостаточно. Хочется ещё, но могу ли я попросить?
И тут его губы вдруг возвращаются. Снова прикасаются к моим. Пальцем он чуть оттягивает нижнюю губу, затем прикусывает зубами. Наверное, я совсем сумасшедшая, потому что делаю рывок вперёд и проталкиваю язык ему в рот. Кончик проскальзывает по зубам, а вкус мяты и сигарет становится более отчётливым.
Невольно поджимаю пальцы на ногах, утопая в горячей волне, которая постепенно накрывает меня и окончательно туманит разум. Мне кажется, будто я вообще никогда не испытывала ничего подобного. Чувства слишком сильные.
Царапаю ногтями плечи Торецкого, и невольно двигаю бёдрами под тяжестью его тела, вжимающего меня в матрас. Я действую на инстинкте. Как какая-то первобытная женщина. Нет страха и сомнений. Я нахожусь во власти стихии. В самом эпицентре воронки, которая закручивается вокруг меня и сжимается с каждым мгновением всё сильнее.
Поцелуй становится настойчивее.
На моей шее сжимается рука и чуть давит. Дыхания не хватает, поэтому движения губ делаются более порывистыми, чтобы я успевала сделать вдох.
Но сколько бы Максим ни целовал меня, я чувствую, словно мне мало. Я хочу ещё. Больше. Дальше. Сильнее.
Не знаю, как показать ему это.
— Ань, — выдыхает Тор, когда я прикусываю его нижнюю губу зубами.
— Что? — спрашиваю и снова кусаю. — Что-то не так?
— Всё хорошо. Но тебе нужно поспать.
— Мне не нужно… Я не хочу… — начинаю яростно качать головой, а потом вдруг осознание происходящего доходит до меня.
Алкоголь всё ещё туманит голову, но уже не так сильно, как ещё полчаса назад. И думать становится проще. Во всяком случае, сообразить, что я практически навязываю ночь с собой, у меня получается.
— Простите… Прости… — резко провожу пальцами по волосам и прикусываю губу.
Кстати, губы и подбородок все ещё горят от поцелуев.
— Тебе не за что извиняться. Я же сказал, что всё хорошо.
— Нет… Я имею в виду… В общем, не важно… Ты прав. Мне стоит лечь спать. Да и ты, наверное, устал. Я не буду тебя держать…
— Я хочу тебя, если ты сомневаешься.
От прямолинейности Тора внизу живота скручивается тугой горячий узел.
Облизав губы, я упираю в него взгляд.
— Тогда не уходи. Останься.
— Я хочу, чтобы ты всё понимала.
— Я не хочу понимать, — качаю головой. — Только чувствовать. Если ты про обязательства, то ты ничего мне не должен… Я и так буду должна тебе до конца своих…
— Лучше помолчи, — усмехается Тор. — Я ведь никуда не денусь, Ань. И нам некуда торопиться.
Его рука скользит по моей ноге, поднимает вверх юбку, пока та не задирается достаточно высоко, чтобы у Тора появилась возможность сжать пальцами бедро.
Некуда торопиться?
— А мне хочется торопиться. Хочется жить потому, что я нормально и не жила вовсе. Хочется чувствовать, наслаждаться, вернуть всё, что у меня забрали.
Я сжимаю бёдра, зажав ими ладонь Максима. Тёмный взгляд обжигает, а мятное дыхание вновь скользит по моим губам.
С нажимом Тор продвигает руку между моими сжатыми бёдрами, пока пальцы не касаются края белья.
— Смакуй жизнь, Ань…
Как это странно — не испытывать отвращения, а наоборот предвкушение. Я не помню, как это ощущается, когда мужчина ласкает тебя, поэтому для меня оказывается настоящим безумием, взрывом, сумасшествием, когда пальцы Максима оттягивают резинку трусиков.
Нет… Это несомненно то, чего я никогда не испытывала…
Разум окончательно оставляет. Остаётся лишь удовольствие, которое заполняет меня до краёв, выливается наружу и отражается от стен комнаты. Я вдыхаю в себя каждое мгновение, а Тор ловит мои стоны губами, покусывая и проводя языком, лаская и превращая моё тело в поток огненной лавы.
Я не знаю точно, в какой именно миг реальность сталкивается с фантазией, желание с действительностью, но когда это происходит, не остаётся ни одного сомнения, что лучше быть просто не может.
Хотя, наверное, есть ещё кое-что, что подарит мне более сильные ощущения. Но как выразился Тор "Смакуй жизнь, Ань…"
Не знаю, как возможно удержаться, когда ты, наконец, получил это самое право — смаковать.
Выгнувшись, я сильнее сжимаю пальцами плечи Максима. Чувствую его и не хочу отпускать. Знаю, что он не уйдёт и все же хочу убедиться.
— Останься со мной… Побудь со мной… — шепчу будто в каком-то бреду.
— Я рядом, Ань. И никуда не исчезну.
Мне хочется что-то ответить, но я не уверена, что ему нужен мой ответ, поэтому ничего не говорю…
Глава 42
Аня
Щёку сильно печёт, как будто на неё положили грелку. Я недовольно морщу нос, не открывая глаз, и пытаюсь ладонью убрать то, что вызывает дискомфортные ощущения, но не получается.
Лишь когда распахиваю веки, осознаю, что это луч солнца греет меня через окно.
Солнца?
Тут же подрываюсь на постели и оглядываюсь. А сколько времени? Я проспала на работу? Почему Тор не разбудил?!
Первый порыв — тянусь к тумбе, где лежит мой телефон, чтобы посмотреть время, но взгляд упирается в белый клочок бумаги под мобильником. Беру его в руки и читаю «Выспись. На работу выходи после обеда. Савва тебя отвезёт».
Я опускаюсь назад на постель, а по лицу расползается идиотская улыбка. Закрываю лицо руками и не могу поверить, что это всё со мной происходит.
Неужели мы вчера… нет, конечно, было не всё, но то, что было…
Это невероятно…
Как глупая девчонка верчусь на постели, зарываюсь носом в подушку, чувствую запах духов Тора, и снова по-дурацки улыбаюсь. Он спал здесь всю ночь? Со мной? Или ушёл, а утром принёс записку и телефон?
Да какая разница? Это даже не имеет значения. Важно только то, что прошлая ночь была потрясающей.
И мне вроде должно быть стыдно, ведь я вчера была сильно пьяна, но на удивление, ни похмелья, ни стыда я не испытываю.
Наверное, всё дело в нём. В этом необычном мужчине, который каждым своим словом и поступком будто что-то исцеляет во мне.
Вот и ночью он подарил мне то право, которого я была лишена долгие годы, право быть женщиной.
Негромкий стук в дверь вырывает меня из собственных мыслей.
Поднимаюсь на постели и отвечаю.
— Да? Войдите.
Дверь открывается, а в комнату вплывает домработница с подносом в руках.
— Проснулись, Анна Николаевна? Максим Константинович просил
