попадешься, так они сперва стрельнут, а потом будут спрашивать: «Кто такой и что такое?».
Переночевал в лесу, было уже холодно, но огонь разводить не решился, хорошо, хоть телогрейка была. Утром, перекусив тем, что было в «сидоре», осторожно двинулся в сторону озера. Партизанский опыт и спецподготовка помогли засечь два секрета и обойти их, патрули вообще не пугали, их было слышно еще издалека, не умели они ходить по лесу тихо. Пройдя секреты и патрули Никита вышел к самому лагерю… Подобрался к блиндажам и палаткам, слушал: немецкая речь, немецкая, немецкая, русская? Немецкая, русская, товарищ майор? Вот она как, Михалыч! Не будут просто так стрелять!
— Лейтенант! Какого хрена творится на озере?
— Не понял, товарищ майор, что творится?
— А ты посмотри! 100 метров от штаба! Там пацан купается! Как он через охрану прошел? Тем более местные знают, что сюда — ни ногой!
Никита плескался, фыркал, поднимал кучу брызг, плюхался «бомбочкой» — привлекал к себе внимание: «Интересно, подойдут бойцы в нашей форме или в немецкой?»
— Эй, малец, вылазь! Ты что здесь делаешь? — раздался окрик с берега.
— Сейчас, дяденька! Купаюсь… А что, нельзя?
Никита вылез из воды, попрыгал на одной ноге, на второй, вытряхивая воду из ушей, холодновата водичка уже была, подмерз, покрылся гусиной кожей. Под присмотром двух красноармейцев натянул штаны, оделся.
— Ну, пойдем к начальству, беспортошный…
Его привели в одну из палаток на окраине лагеря, пока вели ни одного «немца» на глаза Никите не попало, зато попалась полевая кухня, от которой доносились такие запахи, что пацанский живот начал издавать рулады и серенады.
В палатке Никиту ждал майор.
— Ну, рассказывай, кто ты, откуда, куда идешь и что здесь делаешь?
— А что рассказывать, товарищ майор? — Никита специально не стал включать «маленького», который разговаривает с «дяденькой». — Зовут меня Никита Зозулин, иду я в Минск, в озере купался. Правда, мне сказали, что тут можно на немцев нарваться, но вы же не немец?
— А вдруг я немец, переодетый? — хитро прищурился майор.
— Да ладно! Вы — немец? Да их уже до границы прогнали!
— А вдруг? А кто тебе сказал, что здесь немцы?
— Так мальчишки в деревне трепались, говорят, что здесь одни дизики и немцы прячутся, только я им не поверил… Вы же не дизики?
— Не дизики, не боись! Значит так, сейчас тебя проводят и ты пойдешь в Минск. Все понятно?
— Понятно, товарищ майор! Только… товарищ майор, я мимо кухни проходил, можно мне немножко каши?
Не смог майор отказать просьбе мальчишки. Никита сидел около полевой кухни, уплетал гречневую кашу — ел и одновременно смотрел, прислушивался, что творится в лагере.
— Что за мальчишка на территории базы? — жестко спросил Наум Эйтингон.
— Товарищ Наумов, — начал майор. — Мальчик каким-то образом прошел секреты и дозоры, чисто случайно, купался в озере… Но он принес информацию из деревни, там считают. Что здесь скрываются дезертиры и немцы. Возможно, об этом уже известно в Минске…
— Известно! Не то слово — знают! Меня только что отхреначил Судоплатов! Нас чуть свои же не прикрыли! Нарком НКГБ Белоруссии Цанава получил донесение о том, что здесь фрицы, полицаи и дезертиры толпятся. К счастью, он не дал указание ликвидировать нас, а сообщил в Москву. Из Москвы ему разъяснили, что в районе озера Песочное проводится спецоперация. Также Цанаве предписали оказывать проводящим операцию сотрудникам всяческое содействие. А вот меня Судоплатов отхреначил по полной программе и указал усилить охрану района. А ты мне-то еще говоришь, что через посты местные мальчишки проходят, не напрягаясь!!!
— Он не местный, идет в Минск…
— Какой Минск!!! Вот куда его теперь девать? Так, давай, задержи его, передай в группу охраны, пусть пока побудет за воспитанника, думаю, парень не …
Разговор прервал одиночный выстрел и мат-перемат.
Эйтингон и майор выскочили из палатки, стремительно пошли в цент базы, именно там прозвучал выстрел. На встречу им бежал сержант.
— Товарищ Наумов, быстрее! Там мальчишку подстрелили! Диверсанты в нем признали еще одного шпиона, который летел с ними в одном самолете, но выпрыгнул чуть раньше. — на бегу пытался рассказать, что случилось лейтенант. — Один из охраны с перепугу, что мальчишка убежит — стрельнул — и попал. А мальчишка сразу попросил привести главного…
Когда Эйтингон, майор и сержант прибежали, Никита был еще жив, но было понятно, что до госпиталя его не довезут, несмотря на то, что оказали первую помощь и грудь уже перебинтовали, но кровь уже тонкой струйкой вытекала изо рта.
— Кто главный, подойдите, а остальные, отойдите, — попросил — приказал Никита, и закашлялся, ему было трудно говорить. А когда к нему приблизился Эйтингон, продолжил. — Я Каплич Никита, ГРУ… Завтра, в конце радиограммы… поставьте три точки… отправлен в распоряжение … я — «Кукушонок»… И затих.
— Кто стрелял? — процедил сквозь зубы руководитель операции, после того, как закрыл застывшие глаза мальчишки.
— Я… — произнес один из солдат.
— Почему?
— Я… я случайно, когда диверсанты сказали, что он летел с ними, товарищ лейтенант приказал, чтоб я взял его на прицел… А потом меня кто-то толкнул и я случайно нажал на спуск, автомат выстрелил…
В этот день в Берлин ушла радиограмма, сообщавшая, что группа благополучно прибыла на место, подтверждает наличие отряда Шерхорна, и что один из парашютистов серьезно пострадал при выброске и находится без сознания (тот которого застрелили при попытке сопротивления).
На следующий день в конце радиограммы стояло три точки.
А еще через день комиссар государственной безопасности третьего ранга Судоплатов листал досье Каплича Никиты Петровича…
Снова или опять?
Никита проснулся от противного звука сирены… За окном уже рассвело.
— Ребят, не хочу играть в войну… Не хочу вставать… Может не пойдем? — в соседних комнатах и коридоре раздавался топот ног и громкие голоса…
Серый при звуке сирены скатился под кровать и теперь вылезал из-под нее.
Илья просто уставился в потолок.
— Ребя, целый! Живой! — он встал, ощупывал себя. — Живой! Целый… даже шрамов, даже синяков нет! — вдруг, что-то вспомнив, испуганно оттянул резинку трусов. — Фу… везде целый! Илюха!!! А ты после плена тоже так на себя смотрел?
— Серый, ты все помнишь? — Илья продолжал смотреть в потолок.
— До жути… Помню только, что очень больно было… Но как-то не задумывался, думал, что это сон, просто орал во сне… Но когда они молотком … Вот тогда испугался, что это не сон… А когда выставили перед окопом… Об одном просил, чтоб наши стрельнули побыстрее…
— Я знаю… Я видел…
— Значит ты меня? — подошел к Илье Серый.
— Ага…
— Спасибо тебе…
— Эй! Вы
