страшные мысли практически до костей обглодали мою плоть. Да и до сих пор нет-нет, да проскочит страшное «а что если бы…».
А вот в ее картине мира это самое «а что если бы» выглядит совершенно по-другому. А что если бы порок обнаружили на раннем сроке? А что если бы медицина тогда была более продвинутой? А что если бы…
— Я не говорила, — округляет она глаза и тут же ее взгляд теряет фокус, будто она пытается дословно вспомнить их разговор. — Может, она поняла меня не так, сынок? Я, наверное, сказала, что малыш на Владика похож, а она не расслышала… или просто неверно истолковала. Мы же по телефону разговаривали, связь сам знаешь какая…
— Тогда тебе стоит снова ей позвонить и сказать, что твоего внука зовут Коля, мам. Мира выбрала это имя в честь святого.
— Николая Чудотворца, — шепчет она. — Я тоже ему молилась, знаешь? Ты может и не помнишь уже, но у нас икона его в спальне стояла. Каждый день я начинала с… Но мне он не помог. Точнее Владику. Твоему брату он, к сожалению, не помог. Ничего не помогло.
Она аккуратно промакивает глаза платком и закусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать эмоции. Внутри все разрывается от ее боли. Столько лет прошло, но эмоции ее такие же сырые, как и тогда. Видимо, такие раны просто не в состоянии зарубцеваться. Или может, это рождение внука разбередило прошлое?
— Тогда может не стоит тебе пока приходить, мам? — выдыхаю рвано, затравленно. Мне хочется ей помочь. Выдать какую-нибудь глупую цитату по типу того, что жизнь продолжается и что ей стоит радоваться, что внуку ее повезло больше, чем сыну.
Но если это не получилось у двенадцатилетнего меня… если она так и не нашла в себе силы жить ради живого мальчика, то что уж говорить о взрослом мужике?
— Так а кто Мирочке помогать будет? — возмущается она. — Ты хоть представляешь сколько забот с сыночком? А она еще и после операции! И он тоже…
— У Коли есть отец, — заявляю твердо.
— А работать кто за тебя будет? — интересуется строго.
— А работать за меня будут те люди, которым я плачу просто охрененные бабки, мама. Пусть отрабатывают свой хлеб.
— Ну-ну, — поджимает губы. — Отец твой тоже так говорил в свое время, а сам дома от силы на месяц в год появляется. Вечно шляется по всей стране. Можно подумать без него бы не справились!
— Он хочет убедиться в том, что все работает идеально, — говорю примирительно. Мать лишь цокает языком, но не возражает. Да и какой в этом смысл, если мы оба знаем реальную причину по которой отец постоянно сбегает из дома прикрываясь срочными делами? Уж я как никто другой в курсе, что проект в нем больше не нуждается. Обслуживанием систем занимается моя контора и это мои высококлассные специалисты катаются по разным городам, устраняя неполадки. Отец же… он просто сбегает. Они давно с мамой превратились в соседей. И я его его не виню, честно. Сложно быть с человеком, который решил, что его жизнь закончилась много лет назад.
И поэтому я в очередной раз даю себе обещание, что у нас так не будет. В лепешку разобьюсь, но спасу наш брак! Потому что, мать вашу, все еще люблю. Безумно. И никуда, черт возьми, ее не отпущу.
Глава 37
— Твоя мама ушла? — спрашиваю осторожно.
Голос выходит слишком измученным, и я прочищаю горло, пытаясь восстановить самообладание. Коля снова покушал меньше обычного и это меня невероятно беспокоит. Анна Вячеславовна сказала держать ее в курсе любых изменений в его поведении. Все-таки, операция на сердце в таком малом возрасте — колоссальная нагрузка на организм и нам нужно убедиться, что у него достаточно сил на восстановление.
Поверить не могу, что Инна Владимировна его допаивала!
— Ушла, — кивает Марк, с обожанием глядя на малыша. — Можно?
Тянет руки, а я несмотря на то, что спина начинает ныть, все равно мешкаю.
— Я душ принял, — смущенно добавляет он. — Смысл с себя… всю грязь.
— Ладно, — цежу сквозь зубы и передаю ему сына.
Сейчас, в отличие от вчерашней ночи, Коля не спешит улыбаться. Куксится, вглядываясь в лицо отца и беспокойно кряхтит.
— Что случилось, Николай Маркович? — с напускной строгостью интересуется муж. — Опять проблемы с туалетом? Сейчас мы тебе поможем.
Он начинает мягко массировать животик, но Коля лишь еще больше сердится и в итоге начинает плакать.
— Ты чего, малыш? — теряется Марк и тут же поднимает растерянный взгляд на меня: — Может, голодный?
— Нет, — мотаю головой и добавляю с нотками отчаяния: — Я его только что кормила, но он совсем чуть-чуть поел.
— Хм… — тянет муж и обращается к сыну: — Решил устроить голодную забастовку? Какие требования хоть?
Но сын, не желая проникаться отцовским юмором, продолжает плакать.
— Дай его сюда, — ворчу раздраженно и буквально вырываю из рук. — Твоя мама допаивала его водой! А врач строго-настрого запретила этого делать!
— Твою мать, — тихо ругается он. — А ты ей говорила, что нельзя?
— Нет, — бросаю в досаде. — Откуда я знала, что это придет ей в голову? Я что, список должна составить того, что нельзя делать с чужим ребенком?
— Да нет, конечно, — заверяет он, хотя по глазам вижу, что сам бы не отказался от такого списка. — Но ты же понимаешь, что она сделала это неспециально. Уверен, она хотела как лучше. Видимо, в ее время так было принято. Разница поколений… Ты же ей сказала, чтобы больше так не делала?
— Сказала, — продолжаю уже без былого запала. Сейчас, когда я произнесла свои претензии вслух, они не кажутся мне такими серьезными. Я видела как она смотрит на малыша. Поэтому нисколько не сомневаюсь в том, что она не хотела ему навредить. Но в то же время…
— Она напугала меня до чертиков! Забрала его из спальни пока я спала! Я чуть от страха не умерла, когда проснулась, а его не было под боком!
— Мама, наверное, хотела дать тебе возможность поспать, Мира, — говорит настолько мягко, что я снова чувствую себя глупой. Будто специально придираюсь, а на самом деле проблема и яйца выеденного не стоит. — Она понимает как тяжело тебя справляться с малышом и хочет помочь, вот и все.
— А еще эта одежда, — непроизвольно морщусь и почему-то перехожу на шепот, хоть Марк и сказал, что Инна Владимировна уехала домой. — Она принесла сюда два пакета старых вещей твоего брата и переодела его, пока я спала.
