Минут через тридцать, совершив мини-тур по городу (набережная Монблан, мост Монблан, южный берег Женевского озера, дальше по обсаженным деревьями улицам через опрятные жилые кварталы, чередующиеся с общественными садами и парками, на бульвар Карла Вогта недалеко от реки Арв), они подъехали к импозантному строению восемнадцатого века с гербом города над входом. Здесь размещалось управление полиции Женевы.
В вестибюле Гросс приблизился к молодой женщине за стойкой и спросил комиссара Оберти.
— Он ожидает вас, господа? — вежливо осведомилась она.
— Да. Я профессор Гросс, а это мой коллега, адвокат Вертен. Я телеграфировал ему из Вены. Мы прибыли по делу Луккени.
Она кивнула и взяла телефонную трубку.
Примерно через пять минут к ним спустился седой дородный мужчина лет шестидесяти в черном костюме.
Обменявшись с криминалистом рукопожатием, он с чувством произнес:
— Рад вас видеть, дорогой Гросс. Сколько лет прошло, а? Я до сих пор вспоминаю Франкфурт, как вы там блестяще провели экспертизу почерка.
Гросс представил Вертена, затем Оберти пригласил их в свой кабинет на втором этаже. Здесь кипела работа. Несколько сотрудников стучали на пишущих машинках, установленных на специально принесенные сюда столы. Двое других вели переговоры по телефону. Еще один рылся в папках.
— Мы сейчас заняты обоснованием обвинения, — пояснил Оберти. — Чтобы ни один адвокат не смог придраться.
Он завел их в свой просторный внутренний кабинет, обставленный мебелью эпохи Людовика XV. Высокие окна от пола до потолка были полуоткрыты. Кружевные шторы колыхал утренний ветерок, дующий с реки.
— Так вы приехали только ради разговора с этим человеком? — спросил комиссар после того, как они уселись в креслах.
— Точнее, ради моего ежемесячного альманаха, Оберти. Хочу следующий выпуск украсить «признаниями анархиста».
— Но альманах выйдет после суда, — предупредил комиссар.
— Само собой разумеется, — заверил его Гросс.
— Этот Луккени довольно странный субъект.
— Что значит странный?
Комиссар усмехнулся:
— Увидите сами.
Оберти выписал им пропуск-разрешение на посещение узника и разговор с ним в течение часа в присутствии жандарма. Луккени сидел в камере-одиночке в подвале этого же здания. Камера как камера: стол, два стула, койка. Все привинчено к бетонному полу, чтобы нельзя было сдвинуть. Под потолком электрическая лампочка в стальной проволочной сетке.
— Камеру специально оборудовали для политических заключенных, — пояснил жандарм по дороге в подвал. — В прошлом году. Не думали, что она так скоро понадобится.
Он открыл дверь камеры.
— Луккени, к тебе гости.
Свернувшийся на койке небольшой человечек встрепенулся. Раскрыл сонные глаза и просиял.
— Из газеты?
— В каком-то смысле, — ответил Гросс по-итальянски. — Мне не терпелось с вами познакомиться, синьор Луккени.
— Что значит «в каком-то смысле»? — Луккени подозрительно сощурил глаза.
— Я издаю журнал для криминалистов, который читают ученые люди во все мире.
— Специалист, значит? Это хорошо. Ладно, напишите. Пусть об этом знают все.
— Напишу, можете быть уверены. — Гросс кивнул на стулья: — Позвольте присесть?
— Располагайтесь, синьоры. — Луккени неожиданно рассмеялся кашляющим смехом.
— Вы приехали в Женеву с целью убить императрицу Австрии?
Луккени посмотрел на Гросса, затем на Вертена.
— А чего это вы не записываете? Разве сможете потом вспомнить, что я расскажу?
Гросс глянул на Вертена и произнес по-немецки:
— Вы поняли, что он хочет?
Вертен кивнул и, достав карандаш, торопливо раскрыл блокнот в кожаной обложке.
— Он понимает по-итальянски? — спросил Луккени.
Гросс кивнул.
Луккени улыбнулся Вертену:
— Постарайтесь записать мои слова в точности. — Затем посмотрел на Гросса. — Так что вы спросили?
— Вы приехали в Женеву с целью убить императрицу Австрии?
Луккени отрицательно мотнул головой:
— Вовсе нет. Я думал сделать этого француза, герцога Орлеанского. Оказалось, он уже уехал. Но зато в Женеву приехала императрица. Тоже неплохо. Даже еще лучше. Тут уж я точно должен был попасть в газеты. — Лицом Луккени был похож на хорька, а когда улыбался, это сходство усугублялось.
— А как вы узнали о приезде императрицы? — спросил Гросс.
Луккени пожал плечами:
— Из газет, думаю. Не каждый день в город прибывает такая важная особа.
— Но местные газеты о ее прибытии не объявляли. К тому же императрица путешествовала инкогнито. — Гросс сделал многозначительную паузу. — Так от кого вы услышали об императрице?
Луккени насупился.
— Вы будете слушать или нет? Я ее убил. Это главное. Увидел, как она вышагивает по набережной с таким важным видом, и во мне взыграла ненависть к ней и таким, как она. Эксплуататорам и паразитам. Да им всем давно надо поотрубать головы.
Вертен подавил сильное желание придушить эту жалкую гниду. Надо же, какая сволочь. Убил беззащитную женщину и теперь гордится этим и радуется.
— И как вы все проделали? — спросил Гросс, оставив на время вопрос, откуда Луккени узнал о местопребывании императрицы.
— Что значит проделал? Бросился на нее, и все. Примерно вот так.
Луккени вскочил с койки и двинулся к Гроссу. Жандарм быстро преградил ему путь.
— Нет, нет, пожалуйста, сударь, не мешайте ему, — сказал криминалист. — Пусть покажет. Но только на вас. Вы по росту ближе подходите к императрице, чем я. — Увидев, что жандарм колеблется, он добавил: — Будьте добры, сударь, в интересах науки.
Пожав плечами, жандарм согласился. Луккени приблизился к нему.
— Значит, расфуфыренная горничная шла впереди, а королева…
— Императрица, — бросил Вертен. Он не мог удержаться, чтобы не поправить этого хама.
— Королева, императрица, для меня нет никакой разницы. В общем, она шла по набережной совсем одна. И я подошел к ней вот так. — Луккени встал перед жандармом. — И ударил ее вот так моим специальным напильником. — Луккени замахнулся левой рукой, остановив ее в нескольких сантиметрах от груди жандарма, и захихикал, когда увидел, что тот инстинктивно поморщился. — Когда она упала на землю, я понял, что удар удался, и побежал. Оставил ее умирать.
Вертену опять пришлось подавить в себе желание броситься на эту нечисть.
— Значит, напильник остался торчать в теле императрицы? — спросил Гросс.
