послушался… И вот бессмысленно погиб.
Время и средства, затраченные на поиски золота, и отсутствие положительного результата привели к тому, что было принято официальное решение на время похоронить саму идею этих поисков в папках под грифом «Совершенно секретно».
Но как только новый епископ Георгий объявился в родной епархии, ответственный работник НКГБ, курировавший Иркутск, подполковник Померанцев сразу же и негласно вышел на связь с Примусом, который уже год как был на свободе.
В августе 1954 года епископ Георгий еще несколько раз приходил на свой любимый хутор под названием Приют. Точнее, к тому, что от него оставили, когда искали там сокровища. И подолгу молился. Однажды он заметил, что за ним постоянно движется какой-то человек. Тогда монах легко взобрался на ветвистую сосну и опустился на землю, когда тот прошел мимо него.
Это был Примус. Собственной персоной.
– Викентий, – окликнул Примуса монах его настоящим именем.
Примус от неожиданности даже присел.
– Как же тебя разбирает это золото! Ты же его даже не видел никогда, – начал негромко Георгий. – Что же с тобой будет, когда ты его увидишь?
– Мне и надо-то только взглянуть. Взять пару камешков на память… Отведи, ведь не успокоюсь, пока сам не увижу.
– Жаль мне тебя. Это золото уже столько жизней забрало…
– Не покажешь – убью! – сказал и даже в лице переменился.
– Убьешь – тем более не увидишь. Тут за те годы, что я в тюрьме сидел, несколько экспедиций побывали. Армия каждый сантиметр прочесывала, они с собой сюда даже Званцева несколько раз приводили. Но так ничего и не нашли…
– Хватит! Не испытывай моего терпения, веди! – уже почти кричал Примус, выхватывая боевой револьвер.
– Ответишь мне сначала на один вопрос!
– Ну что тебе еще?
– Где Померанцев?
– Ты его уже не достанешь. Его приказом по управлению уже два года, как перевели в Москву…
– Кого-то он успел и там купить сказками о нашем золоте?
– Не исключаю и такой возможности…
– Что его связывало с Фомой?
– Когда этот мальчик в 13 лет впервые появился в нашем городе, мы проявили милосердие и объяснили, как нужно любить ближнего. И подложили этого «херувимчика» в постель к Померанцеву…
– Тем самым у вас появилась возможность его шантажировать? Или сделать…
– … своим союзником, – продолжил фразу Примус. – Фома рассказывал мне, о чем тот говорил по пьянке или в ночном бреду. И о том, как издевался над арестованными монахами, раздевая их и прижигая половые органы раскуренной сигаретой… Он вообще любил обнаженные мужские тела, но так, чтобы по ним еще и кровь текла. Это его возбуждало. Неужели Фома тебе всего этого не рассказал?
– За что вы его убили?
– Это ты его убил. Померанцеву показалось, что Фома к тебе потянулся. Вот и не простил измены…
– Какие же вы все-таки больные люди…
– Ну, хватит. А теперь веди… Показывай…
– Пусть будет по-твоему… – смиренно молвил монах.
И привел.
Когда Примус увидел лежащее прямо на земле золото своими глазами, то от всего пережитого или же от перенапряжения последних часов, уж извините, но его хватил настоящий понос. Да так, что он и штанов снять не успел.
Когда Примусу полегчало, то он первым делом сделал привязку к местности, попытавшись зарисовать ландшафт, который его окружал.
А когда живот уж совсем успокоился, то он взобрался, правда, без штанов, на золотую кучу, представляя себя тем самым Тугарином-царем из фильма «Илья Муромец», под ногами которого подданные сложили гору из золота.
И начал строить планы, один другого грандиознее и краше, о том, как он заживет с этим сокровищем, как его будут любить женщины, на каких машинах он будет ездить, в каких домах жить. И все это так его взволновало, что, как и тот злодей из сказочного фильма, он вдруг кубарем скатился с золотой кручи и безвольно затих, облапив руками теперь уже ставшее ему ненужным золото…
Видно, просто от непомерной жадности не выдержало сердце…
Епископ к тому времени выкопал для него могилу, ибо знал, чувствовал, что смерть Викентия уже не за горами, а нести на себе Примуса до населенного пункта он вряд ли бы смог. Да и какой в этом смысл? И решил хотя бы похоронить по-человечески.
Прошло еще несколько лет, и над Церковью стали сгущаться тучи. Сначала в печати усилились нападки на ее иерархов. А уж затем закрытие храмов приняло массовый характер. По всей стране одновременно с хрущевской оттепелью под самыми разными предлогами (расположена рядом со школой или мешает движению транспорта) стали закрывать церкви, монастыри, духовные семинарии.
Епископу Георгию, которому удалось возродить, теперь предстояло еще и отстоять свой Заумчинский монастырь и ее насельников. Более того, рядом с мужским монастырем он построил и женский.
В эти годы в связи с массовым оттоком сельского населения в города приходы теряли прихожан и закрывались. Епископ сам ездил по селам области и призывал паству твердо держаться за свои храмы. Но без молодежи, подавшейся в город, храмы осиротели. Оставленных же без паствы священнослужителей и членов их семей игумен собирал под своей отцовской опекой и всем находил место в своих монастырях, которые постепенно превращались в духовный цветник Сибири.
В 1961 году епископ Георгий был приглашен в Москву на заседание Архиерейского собора, собравшегося по вопросу реформы приходского управления. Суть той реформы, предложенной властью, заключалась в том, что вся финансово-административная деятельность в приходах должна была перейти от настоятелей к старостам, которые часто были просто атеистами и фактически назначались райисполкомами. Священнику отводилась лишь роль требоисполнителя, и его даже не допускали на приходские собрания.
Епископ Георгий тогда выступил как непримиримый противник навязываемой властью реформы, чем обратил на себя внимание Патриарха Алексия.
После собора состоялась и его встреча со Святейшим Патриархом, который тепло отозвался о выступлении епископа и объяснил, что принятие данной реформы в условиях резко усиливающегося давления на Церковь есть мера вынужденная. Расспрашивал о людях, о сохраненных храмах. И благословил епископа на новые деяния во славу Церкви и родного
