– Тем хуже.
– Побойтесь бога, мисс, – сказала буфетчица, – неужели вы пропустите старт?
– Ни за что. Это, наверно, самое интересное, ой, деточка, они, кажется, уже начали.
Внизу взревело шестьдесят мощных моторов. – Ну, конечно, пошли… это же умереть можно… – Они стояли в дверях палатки. Через головы зрителей им был виден кусочек трека, там мелькнули машины, все сбившиеся в кучу, как свиньи, которых загоняют во двор. Одна за другой они вырывались вперед и, пронзительно визжа, исчезали за поворотом.
– Через четверть часа они опять пройдут здесь, – сказал Арчи. – Давайте пока выпьем еще по одной.
– Кто шел первым – тревожно спросила буфетчица.
– Точно я не разглядела, – сказала мисс Рансибл, – но, по-моему, тринадцатая.
– Да ну?
Буфет снова стал заполняться. Общее мнение, видимо, сводилось к тому, что сильнейшие кандидаты в победители – № 13 и № 28, красная «омега», которую ведет итальянский ас Марино.
– Подлюга, а не водитель, – захлебывался какой-то мужчина. – В Белфасте, помню, он так и расшвыривал их по кюветам.
– В одном можно не сомневаться – оба не финишируют.
– Просто удовольствие смотреть на этого Марино. Не езда, а сплошное убийство.
– Да, артист, ничего не скажешь.
Адам, мисс Рансибл, Арчи и Майлз вернулись в свою будку.
– Как-никак, – сказала мисс Рансибл, – бедняжечке ведь может что-нибудь понадобиться, может, он уже из сил выбивается, подает сигналы, а нас нет на месте.
К этому времени машины растянулись по всему треку с примерно одинаковыми промежутками. Одна за другой они, визжа, проносились мимо; две-три подкатили к своим будкам, и водители выскочили из них, дрожа всем телом, и бросились к инструментам. А одна машина – большая, немецкая – уже пострадала: лопнула шина, говорили даже, что какой-то наемник Марине нарочно ее проколол. Машина свернула с дороги и взлетела на дерево, как кошка, когда спасается от собаки. Два маленьких американских автомобиля вообще не стартовали; механики исступленно трудились над ними под издевки толпы. Вдруг на прямую вышли две машины, голова в голову, в двух футах друг от друга.
– Тринадцатый! – закричала мисс Рансибл, наконец-то непритворно волнуясь. – А рядом с ней этот черт итальянец. Давай, тринадцатый, давай! – кричала она, приплясывая в будке и размахивая флажком, который попался ей под руку. – Давай! Молодец, тринадцатый!
Машины, мелькнув, исчезли, за ними неслись другие.
– Агата, дорогая, вы ведь напрасно махали синим флажкам.
– Ой, какой ужас. А почему?
– Это же значит, что на следующем круге он должен остановиться.
– Боже милостивый! Разве я махала синим флажком?
– Вы сами прекрасно это знаете.
– Какой стыд! Что же я теперь ему скажу?
– Давайте все уйдем, пока он не появился снова.
– Да, пожалуй, так будет лучше всего. Он, наверно, ужасно рассердится. Пошли в палатку и выпьем, хорошо? Или нет?
И будка № 13 опять опустела.
– Что я говорил? – сказал механик. – Как узнал, что мы вытянули этот злосчастный номер, так сразу подумал: ну, быть беде.
Первым, кого они увидели в буфете, был пьяный майор.
– Опять ваш знакомец, – сказал Майлз.
– А, вот и вы, – сказал майор. – Вы знаете, я за вами гонялся по всему Лондону. Куда вы пропали?
– Я все время живу у Лотти.
– А она уверяет, что в глаза вас не видела. По чести говоря, я в тот вечер малость перехватил, и, когда проснулся, в голове была каша. Ну, потом нашел в кармане тысячу фунтов и сразу все вспомнил. Что у Лотти был какой-то тип, который дал мне тысячу фунтов, поставить на Селезня. Кто-то говорил, что Селезень – лошадь никудышная. Мне вовсе не хотелось, чтобы ваши деньги пропали, но главное – я понятия не имел, кто вы такой. И Лотти как будто тоже. Казалось бы, не так уж трудно разыскать чудака, который раздает тысячи посторонним людям, а я вот не смог, даже отпечатка пальцев не нашел.
– Вы хотите сказать, – начал Адам, чувствуя, как в сердце у него вспыхнула нелепая надежда, – что моя тысяча все еще у вас?
– Не торопитесь, – сказал майор, – все в свое время. Так вот, в день скачек я просто не знал, как быть. Один мой голос говорил: сохрани деньги. Рано или поздно этот тип объявится, тогда уж пусть сам ставит на кого хочет. Другой голос твердил – поставь за него на фаворита, пусть получит удовольствие за свои денежки.
– И вы поставили на фаворита? – Сердце Адама снова налилось свинцом.
– Не угадали. В конце концов я решил: парень, видно, здорово богат. Если он хочет швыряться деньгами – его дело, на здоровье, и ухнул всю тысячу на Селезня.
– Так, значит…
– Значит, имеется пачечка в тридцать пять тысяч фунтов – лежит и дожидается, когда вы соблаговолите ее востребовать.
– Боже мой… послушайте… выпить хотите?
– От этого никогда не отказываюсь.
– Арчи, дайте мне взаймы, пока я не получил это состояние.
– Сколько?
– На пять бутылок шампанского.
– Пожалуйста, только где вы их возьмете?
У буфетчицы оказался припрятан целый ящик шампанского. («Людям часто делается нехорошо, когда автомобили так быстро мелькают перед глазами, – объяснила она. – Особенно дамам».) И они взяли по бутылке, уселись на склоне холма и выпили за процветание Адама.
– Внимание, внимание, – заговорил репродуктор, – машина № 28, итальянская «омега», за рулем капитан Марино, прошла первый круг за 12 минут 1 секунду, со средней скоростью 78,3 мили в час. Поставлен новый рекорд скорости.
Новость эта была встречена взрывом аплодисментов, но Адам сказал: – Что-то я потерял интерес к этим гонкам.
– Понимаете, любезный, – сказал майор, когда все опять успокоилось. – Я тут дал маху. Даже признаваться стыдно в таком идиотстве, но дело в том, что у меня в этой давке стибрили бумажник. Мелочь у меня, конечно, есть, до гостиницы добраться хватит, а там они, само собой, примут мой чек, но мне очень хотелось заключить пари с одними людьми, которых я почти не знаю. Так вот, вы бы не могли дать мне взаймы пятерку? А я ее верну заодно с теми тридцатью пятью тысячами.
– Ну, разумеется, – сказал Адам. – Арчи, дайте мне взаймы пять фунтов.
– Премного благодарен, – сказал майор, запихивая банкноты в боковой карман. – Если вам все равно, может, добавите до десятки?
– Мне очень жаль, – сказал Арчи сухо, – но у меня осталось только-только на дорогу домой.
– Ничего, ничего, любезный. Все понятно. Ни слова больше… Ну, выпьем за всех.
