немудрено было и спутать одного с другим. Но когда дошла очередь до нас, это совершенно точно был наш вечный архивариус Шломо Ханукаев.
Завершив обряд объятий и целования ручек, он заговорщицки склонился к столу и подмигнул обоими глазами сразу, причем в разные стороны:
– Ну как вам праздник? Сильно, да? По-кавказски! А как же: надо ведь порадовать девочку. Поверите ли, они в стране всего полтора года. Взрослые на иврите еще ни бум-бум. Но ничего, это придет, да? Главное, чтобы знали: не на пустое место приехали, а к семье. Семья – это всё, правда ведь, Меир?
– Само собой, Шломо, братан, – отвечал растроганный кэптэн Маэр, впервые на моей памяти названный своим настоящим именем. – Семья – это всё.
– Ну вот! – продолжил Шломо. – А девочке это важнее всех, да? Она ведь в новую школу пришла, к новым детям. Дети, они ведь жестокая стая, да? Ну и вот, посмотрите: тут они все – не только ее класс, но и три параллельных. Пусть знают, что пришла не какая-нибудь бедняжка без роду, без племени. Пусть видят, что за ней – сила, да? Не сила – силища!.. Да вы кушайте, друзья, вкусно ведь, да? Я сюда специально своего шефа привез, правильного. Такое чакапули, как он, никто не готовит – пальчики оближешь!
Он поцеловал кончики пальцев и двинулся к следующему столу.
– Слыхал? – повернулся ко мне кэптэн Маэр. – Семья – это всё. Когда женишься, парень? Что ты все один да один? Нехорошо.
– Только перед этим работу поменяй, – усмехнулась его супруга. – А иначе и смысла нет… Зачем жена тому, кто дома не бывает?
Кэптэн благоразумно не стал развивать опасную тему.
На эстраду вернулись подзарядившиеся чачей музыканты и с кавказской мощью ударили по струнам и барабанам. Люди повскакали с мест, и зал наполнился танцующими. Кокетливо отставив руку с платочком, кружились солидные матроны. Приподнимаясь на цыпочки и героическим усилием втянув животы, семенили пожилые мужчины. Мотая из стороны в сторону роскошными длинными гривами, раскачивали бедрами молодые женщины. Парни, упав на одно колено, отчаянно били в ладоши. Сверстники и сверстницы именинницы отплясывали как придется. Пританцовывал даже одинокий солдатик с укороченной винтовкой М-16 за плечами, невесть как затесавшийся в толпу.
– Иди попрыгай, парень, – подтолкнул меня кэптэн Маэр. – Смотри, сколько красавиц. Где и познакомишься, как не здесь?
– Ага, как же, – мрачно кивнул я. – Что ж я, самоубийца – знакомиться с девушкой на кавказском празднике? Тут у каждой может оказаться по пять братьев с честью семьи в крепких грузинских зубах…
– Ну, как хочешь, – приподнимаясь со стула, сказал босс. – Нэтка вон уже танцует. Думаю, и мы с Оснат тряхнем стариной. Правда, Оснат?
Он выпрямился, и вдруг я обнаружил, что падаю на спину вместе со стулом – прямиком к уже лежащей на полу ошарашенной Оснат. Это кэптэн Маэр одним резким движением опрокинул вниз и жену, и меня, а вслед за тем рухнул и сам.
– Ты что… – еще успел вымолвить я, и тут загремели выстрелы.
Так это, во всяком случае, запомнилось мне: сначала падение и только потом автоматная очередь, хотя, возможно, на самом деле было ровно наоборот. Взвизгнув усилителем, оборвалась музыка; пронзительно заверещали сразу несколько женщин. Люди бросились врассыпную, падая под прикрытие столов и увлекая за собой других, застывших в столбняке, парализованных смертным ужасом. А в центре мгновенно опустевшего пространства стоял тот самый солдатик и, держа наперевес автомат, веером, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, поливал зал очередями.
Помню, мне показалось, что террорист стреляет вслепую, как заранее запрограммированный автомат. Когда он только-только поднял оружие и начал поливать пулями танцующих и сидящих за столами, его выстрелы наверняка достигали цели. Но теперь, когда все дружно попадали на пол, за исключением полудюжины истерически мечущихся по залу женщин, ему следовало искать жертв внизу, а он продолжал по-прежнему молотить зал на уровне пояса, круша оконные стекла, сметая со столов посуду и выбивая из стен штукатурную крошку.
Казалось, это будет длиться вечно, но в магазин штурмовой винтовки М-16 влезает всего тридцать патронов. Когда они кончились, террорист осознал это с некоторой задержкой. Секунду-другую он еще поводил стволом влево-вправо, но потом сбросил пустую обойму и полез в карман за новой. Я завороженно смотрел, как он тянет ее вверх, как она цепляется острыми щечками за ткань штанов, как он снова тянет, раздраженно дергая, потея и суетясь, а она снова цепляется, а он снова тянет и вот, наконец, выдергивает и, не с первого раза повернув правильной стороной, втыкает магазин в винтовку… И это тоже продолжалось вечно, причем под аккомпанемент невесть откуда взявшегося рева.
События, составляющие массовый теракт, всегда странно разделены по разным временным шкалам, хотя и происходят одномоментно – по крайней мере, так кажется мне. Вот и тогда я не сразу понял, откуда исходит тот дикий рев, и только потом увидел Шломо Ханукаева – увидел, как он, перепрыгивая через лежащих и спотыкаясь об них, несется к террористу с другого конца зала. Я никогда не слышал, как ревет разъяренный носорог, которому испортили долгожданный праздник, но думаю, что Шломо ревел именно так или еще страшней. Не подлежало никакому сомнению, что он сомнет и затопчет убийцу, если ему удастся добежать раньше, чем тот возобновит стрельбу.
В этом, собственно, и заключался вопрос: что раньше?.. – и весь зал, затаив дыхание, следил из-под столов, как Шломо бесконечно долго, спотыкаясь и перепрыгивая через тела, совершает свой бесконечный двадцатикилометровый двадцатиметровый забег. Выстрелы ударили одновременно с носорожьим толчком; оба упали на пол – террорист внизу, мертвое тело Шломо Ханукаева, продолжающее содрогаться от стрельбы в упор, – сверху.
И сразу к ним подскочили еще несколько мужчин, потом еще дюжина, и еще, и еще. Они сгрудились в кружок; кто-то выпихнул за пределы кружка умолкшую винтовку, и теперь она лежала на залитом кровью полу, как раздавленная змея на шоссе. Внешние стояли тесно, вытянув шеи и сжимая кулаки. Нам с нашего места были слышны только звуки ударов – звуки ударов и звериное рычание. Кэптэн Маэр обнимал дрожащую дочку – к счастью, ее не задело.
Брат Шломо, крича что-то на незнакомом мне языке, растолкал стоявших и протиснулся внутрь. В образовавшийся просвет я видел, как он наклонился, дернулся всем телом и, выпрямившись, поднял вверх окровавленные руки, держа в каждой из них по человеческому глазу. Кэптэн Маэр вздохнул и тронул меня за плечо:
– Эй, парень, ты как, жив? Присмотри за моими. Не давай им никуда уходить, окей? Я сейчас вернусь.
