— Вы очень любезны, идальго.
Итак, Руслан — кабальеро, а Митя идальго. Я попятилась, намереваясь уйти, однако Митя просек мои намерения и без промедления спросил:
— Ты что-то хотела, Оленька? Или просто заглянула на огонек?
— Гитару, — призналась я.
— Но с условием, — не скрывая удовольствия, заметил он. — Что ты потом нам споешь.
— Она занимается самодеятельностью? — лениво протянула Анастасия. — Я думала, этим увлекались только в совковые времена, чтобы выслужиться перед начальством.
— Оля — талантливый поэт, к тому же кладет стихи на собственную музыку и замечательно поет, — спокойно пояснил Митя. — Правда, к сожалению, балует нас своим искусством реже, чем хотелось бы.
Красавица скользнула по мне равнодушным вроде бы взглядом, но мне почудилась в нем такая сила, что, будь эта сила материальной, на моем лице остались бы волдыри. Я поспешно поблагодарила и, схватив гитару, убежала. Мне было тяжело оставаться в данном обществе, и не спрашивайте, почему.
Песня сочинилась странная. Я полагала, она снова получится о жизни и смерти, как предыдущая — ведь произошло еще одно убийство. Но она была о любви. Вот такая.
«Бог с тобою, мой любимый, бог с тобой.
Ты уверен, что ты властен над судьбой.
Ты уверен, что ты властен над собой,
И не ведаешь, что слаб ты, как любой.
Бог с тобою, милый мой, хороший мой.
Проводи меня до полночи домой.
Ты уверен, что твой честный путь прямой
Не прервется ни сумой и ни тюрьмой.
Бог с тобою, мой хороший, мой родной.
Ты постой еще немножечко со мной!
Ты уверен, что ты каменно-стальной.
Не изведай же вовек, что ты иной».
Из поэтических грез меня вырвал резкий голос Анастасии. Впрочем, гневалась она не на меня. Я сидела в домике, а благородная Бэби слонялась по двору, дабы не мешать. Я бы предпочла творить под открытым небом, однако подруга меня не пустила, мотивируя поздним часом, последними опасными событиями, а также моей полной невменяемостью во время сочинительства.
— Что значит — передумала? — оказывается, красавица умела говорить отнюдь не флегматично, а очень даже темпераментно. — Я что тебе, простая, чтобы меня дурить? Не получишь теперь ни копейки, поняла?
— Ну, конечно, — радостно отозвалась Ирочка. — Мне и не надо. Я помогла тебе просто так, бесплатно. А если тебе очень надо… Арсенюшка, если ей очень надо, может, я еще ей помогу? За просто так. Если она сама не привыкла… и если ты не возражаешь…
— Нужна мне твоя помощь! Ни причесать толком, ни одеть! Косорукая! А я еще собиралась подарить тебе свое старое парижское платье!
— А мне не надо, честное слово! Да мне оно и не подойдет. Будет тесное и длинное. Мне муж тоже подарил платье из настоящего бутика. Черное и на бретельках. Красивее не бывает!
Я вышла на крыльцо, чтобы показать Бэби, что плацдарм свободен.
— Киса показала когти, — шепнула мне на ухо она.
Впрочем, Анастасия тут же вернулась к привычной томности и одарила двор роскошной улыбкой. Все понятно — из темноты появился Митя.
— Получилось? — не обращая внимания на красавицу, спросил меня он. — Я просто в нетерпении. И Арсений, похоже, тоже. Ты ведь тоже поклонник Олиного таланта, правда?
— Несомненно. Мы с Ирой тоже ждем.
И я спела. Правда, немного мешало присутствие Анастасии, но, возможно, оно же и стимулировало меня. Видимо, пела я, как никогда. По крайней мере, Ирочка расплакалась и бросилась к мужу на шею, а тот принялся нежно ее утешать.
Я протянула Мите гитару.
— Как жаль, что вы, синьорина, не поете, — словно не замечая меня, обратился он к своей прекрасной соседке. — Вы бы это делали безукоризненно — таков уж ваш стиль.
— Не люблю самодеятельности, — повторила она. — Впрочем, у девочки милый голосок, хотя манера довольно смешная.
— Не может же каждый обладать столь изысканным вкусом, как вы, сеньора. Оля, ты что-то хочешь спросить? — он вдруг неожиданно обнаружил мое присутствие. — Если можно, побыстрее, нам с Настей некогда.
— Только поблагодарить за гитару, — ответила я, осторожно прислонила инструмент к дереву и, стараясь не торопиться, зашла в домик. Голос мой звучал совершенно спокойно и уверенно, не пресекаясь и не дрожа. Просто мне казалось, что это не я. Я сейчас где-то совсем в другом месте, например, купаюсь в теплом чудесном море, а кто-то другой, чужой, посторонний идет сейчас по темному двору, каждой клеточкой тела ощущая только что нанесенный страшный удар. Кто-то, кто заслужил его. Не я.
Света включать я не стала. Без него легче. Я легла, не раздеваясь. Раздевание почему-то представилось мне совершенно излишним тяжелым трудом.
Послышались легкие шаги Бэби, ее тихий голос.
— Олька, только не надо очень уж переживать, хорошо? Что ни делается, все к лучшему. Это бы все равно случилось, поверь моему опыту, так вот, чем раньше, тем лучше. Как бы ты перенесла это через пару недель, представить страшно. Лучше уж сейчас.
Я молчала.
— Молчи, если хочешь, — добавила она. — Только не забывай — на твоих глазах убили двух человек. Это стыдно — страдать из-за какого-то доморощенного Казановы сильнее, чем из-за смерти хороших людей. Это неправильно. Спокойной ночи!
Я лежала и ни о чем не думала. Моя душа как будто отделилась от тела и смотрела на него со стороны. Вот оно, чужое, вялое, валяется на кровати. Зачем оно мне? От него одни неприятности. Без него гораздо легче. Без него тебя вроде бы и на свете нет, и нечему болеть. Я никогда в него не вернусь, в свое постылое тело. Пусть лежит здесь, пока не начнет разлагаться. Смерть — это ведь не страшно. Я сейчас почти умерла, и это хорошо. Смерть — это когда не больно. А жизнь — это боль. Жизнь состоит из боли.
Я не произносила подобных слов ни вслух, ни про себя. Я лишь чувствовала.
Или даже не чувствовала, а ощущала. Так, как ощущаем мы в загадочном забытьи между бодрствованием и сном. Все мое существо колотил озноб нестерпимой боли, и в то же время я постепенно проваливалась в спасительную, благодатную бездну. Скоро она затянет меня навсегда, и боль пройдет. Скорее бы! Я больше не выдержу ни минуты, ни секунды! Глупые люди, которые хотят жить. Неужели они до сих пор не поняли, что жизнь — это боль, а смерть — спасение?
Не знаю, сколько времени я провела в этом странном состоянии. Наверное, несколько часов. Мне чудилось, что сердце мое бьется все медленнее и скоро, совсем скоро я заставлю его остановиться. Оно остановится, и я отдохну, и боль наконец пройдет.
Но что-то не давало мне уйти в желанное вечное забвение. Что-то нарушало прекрасную тишину, мешая и муча, вновь и вновь возвращая к постылой жизни. Словно отвратительный скрежет прерывает умиротворяющие звуки музыки, мешая впасть в счастливую нирвану. Вот звук стал громче, ужаснее, нестерпимее.
