раза больше нормального.
Тэм спокойно наносил на нее какую-то вонючую мазь из листьев. Я почувствовала, что заливаюсь краской и совершенно не знаю, что делать.
- Как... Где моя одежда?
- Я отдал постирать, - невозмутимо отозвался Тэм, щурясь и ощупывая мою бедную коленку так и эдак. - Больно?
Еще бы как больно. Но не больнее, чем ощущение...
- А кто... ее снял?
- Я, - тролль совершенно не смутился. - Ты же просила никого к тебе не пускать, забыла?
Кажется, я теперь совсем как вареный рак. Вся. Я зажмурилась.
- Как ты мог?!
- Что тут мочь, - пожал плечами тролль и, закончив осмотр, накрыл мои ноги обратно. - Овцы часто калечатся, почти каждый день.
А-а-а!
Я выдернула подушку из-под спины и швырнула в него.
- Да я не о том! А... - не орать же об этом, на самом деле... - я же девушка...
*** Тэм
- А... - пигалица надулась, как индюк и прошептала в одеяло, - я же девушка...
Тут я не выдержал. И хмыкнул.
- А твердила, что мужчина.
Подушка в моих руках оказалась мягкая, как свежестриженная шерсть, тянуло на нее положить голову и уснуть. Перья - никогда на них не спал.
Джон менял цвета как небо на рассвете.
- Ты... понял все прекрасно...
Неправда. Попросила, чтобы я был лекарем, а теперь орет. Попробуй пойми этих женщин.
- Не получится из тебя мужчины, - сообщил ей я.
Она снова что-то изобразила на лице. Что-то, что я, по ее представлению, должен был понять, и сложила руки на груди. Но я не понял. А гусельница снова раскашлялась.
- Ты молчи, - вот, что за неразумное существо. Лишь бы повозмущаться. - Я выпросил у лэрда для тебя три дня.
Сейчас ее лицо демонстрировало недоумение - наконец-то понятно.
- Менестрелю нужен здоровый голос. Что за легкомыслие - пуститься в дорогу в таком виде.
Теперь она заулыбалась как-то непонятно. И все пялилась на меня своими глазами. Зеленые, как мох на болоте. Сделалось на душе неуютно... словно встретил фейри. Вроде и глаз отвести не можешь, а вроде и опасно.
- Что? - уточнил я, на всякий случай вставая.
Она покачала головой.
- Я сбежала весной, как-то не думала про теплую одежду. А потом... все заработать не получалось как следует.
Я сдвинул брови и показал - молчать. Только Джона прорвало, как и следовало ожидать:
- Сначала надо было на корабле схорониться, кхе, потом был шторм, зашли в Мэрибург на починку, там держалась туда да сюда, кхе-кхе, даже балладу сочинила, про Терри, оказывается... Кстати, где он? Где Рони?
- В покое лекаря.
- Это хорошо... Надо их проведать... Кхе-кхе... Но знаешь, Одли и до Мэрибурга пальцы свои тянул... Искал беглую служанку... Кхе-кхе-кхе! Вот я и подалась в горы, чтоб эсквайру глаза не мозолить. И прибилась к Фергюссону случайно, а потом...
Она вдруг спрятала лицо в ладони и задрожала.
- Что делать теперь, не знаю...
Ну, вот. Снова раскашлялась. Я вздохнул. Зачерпнул еще отвара из котелка в камине. И снова стал ее поить, как ягненка.
Джон отстранился и вытер губы.
- Прости, я тут разболтался... А... - она повертела головой, словно ища, что бы еще сказать, - а почему в доме так тихо?
- Все на заднем дворе, сегодня праздник Храмзы.
Джон побелел. Вдруг вскочил, сбросил одеяло и, как был - босиком, в одной своей рубашке начал сновать суетливо по комнате от камина к окну, а затем к кровати. Я онемел от этой сцены. Стащить грязную одежу с больного - это одно, а вот когда он уже вполне живой... И ты понимаешь, гм, что все же никакой это не мужчина, и никогда им не будет... Наконец она остановилась напротив меня и вопросила с расперепуганными глазами:
- Где моя мандолина?
Я опомнился.
- Какая мандолина? Марш под одеяло!
Она разгневалась. Но вдруг до нее дошло -- устыдилась и юркнула в постель. Скривившись по дороге. Коленка болит, наверное. Еще бы - от такой активной деятельности...
- Мне же... мне надо заработать!
И снова кхе-кхе из-под одеяла.
- Забудь, - отмахнулся я, глядя в окно. Фо-а, неловко как-то.
- Ты не понимаешь!.. У меня были великие планы на Храмзу!
Из-за хрипов ее голос смешно сорвался.
- Ой, - она схватилась за горло и все равно не унялась: - Плащ надо купить... теплый...
