от замершей фигурки.
— Вика успела позвонить, только поздно уже. Бросай ее, Ник, пока не угодил в беду, слышишь? — Денис схватил меня за руку, но я сбросил руку. — Дел не натвори, чемпионат на носу, мать…
— Понял, — огрызнулся на друга и встал, подошел к Василине. Та подняла на меня глаза, в которых плескались слезы и страх.
— Не оставляй меня, Никита, прошу, — заскулила она, кидаясь мне на шею и целуя лицо горячими и мокрыми от слез губами. — Я ушла из дома, я ушла от отца. Прошу, не оставляй меня! — уже голосила она на весь коридор.
Я оторвал от себя ее руки, отцепил от шеи, молча заставил сесть. Сам сел рядом. Денис покачал головой и ушел. Василина сидела рядом, всхлипывая и глотая слезы.
Дверь в конце коридора открылась, и к нам вышел врач, оглядывая строгим взглядом.
— Родители парня где? — спросил он.
— У него только мать, плохо ей, — буркнул я, вставая. — Что с Ринатом?
— Жить будет. Переломали всего — ноги, ребра, руки. Гематома на затылке серьезная. Пока побудет в реанимации пару ночей, понаблюдаем. Можете ехать домой, телефон реанимации возьмите в регистратуре, — врач развернулся и ушел. Я стоял, не зная, что делать. Идти убивать отца Василины?
— Никита, Ник, — встала рядом девчонка. — Поехали ко мне, прошу тебя, не принимай сейчас никакого решения. Пожалуйста, поехали. — снова сорвалась она на рыдания.
Хотелось свернуть ей шею, но я понимал, что не могу. И дело даже не в ее отце, а в ней самой. Что-то теплое проснулось, даже горячее. Сердце жгло так, что дышать стало тяжело. Смотреть в ее глаза тоже тяжело. Рвало на части, душу выворачивало, а что делать я не знал. Чувствую, еще немного и сорвусь, стены крушить начну, к дому ее поеду, разнесу все в пух и прах. Вместо этого сжал крепче кулаки и пошел, не оборачиваясь, оставляя ее в коридоре одну.
Глава 39. Василина
Никита уходил молча, закаменев спиной. Меня будто разрезало на части, никогда не было так больно. Сердце, казалось, остановилось, и в груди разрасталась большая кровавая рана. Он уходит!
— Ник! Никита-а-а! — закричала так, что стало больно в горле, не могла остановиться. Мой крик разнесся по всей больнице. Я продолжала кричать только его имя, одно его имя. — Никита!
Он остановился, обернулся, посмотрел на меня. Я сорвалась с места и побежала к нему, нелепо спотыкаясь, будто вся поломанная.
— Нет, нет! — кричала я, падая на его твердую грудь и молотя по ней кулачками. — Я ни при чем, я не виновата! Пожалуйста, Ник!
Мне показалось, что в какой-то момент я пробила его железный панцирь. Никита рвано вздохнул, поднял руки и прижал меня к себе. Я боялась, что умру, такое облегчение накатило на меня. Ноги еле держали, голоса не было, в горле нестерпимо болело.
— Пойдем, — сказал Никита и, обняв меня за плечи, вывел из больницы. Я шла, ничего и никого вокруг не видя. Думая только о том, что не оставлю его ни на секунду, иначе он не вернется. Как мы доехали до моего дома, как поднимались на этаж — все стерлось из памяти. Ночь провели вместе, просто обнялись и лежали на кровати, даже не раздеваясь. После всех рыданий мне стало по-настоящему плохо, и я могла лежать, только уткнувшись носом в грудь Никиты. Меня снова начинало трясти, стоило ему только отойти от меня. Заснули мы уже под утро, каким-то болезненным, чутким сном, который не принес облегчения.
Утром я открыла глаза и сразу встретилась со взглядом, который прошиб меня насквозь. Никита смотрел на меня задумчиво и мрачно, в глазах не было ничего, кроме усталости. Я попыталась что-то сказать, но не смогла, голос куда-то пропал. Слезы снова потекли из глаз горячими ручейками. А затем зазвонил его телефон. Никита выругался и потянулся к карману ветровки, которая висела на стуле.
— Слушаю, кто это? — встревоженно сказал он и слушал молча, затем сел на постели. — Когда? Где она? — выслушал ответ и резко встал. Отключил телефон и посмотрел на меня каким-то потерянным взглядом. — Мне нужно уехать, — мертвым голосом сказал он.
— Я с тобой!
— Собирайся, — как-то глухо ответил он, направляясь в прихожую. А что мне было собираться? Я вскочила и побежала за ним. Снова гонка на мотоцикле и снова мы в больнице, в кардиологии.
Никита сразу прошел к приемному покою и его пропустили, а я снова осталась сидеть в коридоре, вздрагивая от открывающейся двери. Прошло, наверное, часа два, пока Ник вернулся. На него было страшно смотреть.
— Что?!
— Мать… умирает… — сказал он и неожиданно шарахнул кулаком по стене, брызнула кровь, осыпалась штукатурка. — Я не успел! — заорал он.
— Что нужно сделать?
— Деньги! Чертовы деньги! — сейчас Никита был похож на разъяренного зверя. — Оставь меня, хотя бы на время, оставь меня! — закричал он и выбежал из больницы. Я метнулась было за ним, выскочила на крыльцо, но он уже отъезжал, бешено рванув на мотоцикле.
Я стояла на крыльце, прижимая руку к губам. Слез не было, можно ли рыдать на сухую? Оказывается, можно, только очень больно. Я поняла, что должна сделать.
Снова вернулась в больницу и прошла в туалет, где умылась и привела себя в относительный порядок. Спросила в приемном покое, кто врач у Смирновой. Меня провели к нему в кабинет, откуда я вышла спустя полчаса с договором в руках. Оставалось только одно.
У больницы остановила первое попавшееся такси и поехала домой. По дороге я все обдумала и решила. Я поступаю правильно, так и должно быть, когда ты любишь. Отец был у себя в кабинете и отвлекся от своих бумаг, откинувшись в кресле. Я молча подошла к его столу и положила перед ним бумаги из больницы.
— У меня есть только одно условие, и я сделаю так, как ты хочешь, — начала я, но отец перебил меня:
— Это у меня есть условия, и я тебе их озвучил. Ты нарушила, — сердито сказал он. — Завтра твой боксер окажется на улице, его уже отчислили из университета и готовят повестку из военкомата.
— Дослушай меня, пожалуйста, — попросила я и он замолчал. — Здесь бумаги на оплату операции пациентки Смирновой в Германии. Сегодня придет счет, ты его оплатишь, потом билеты, транспортировку и все остальное, что нужно. Ты распорядишься восстановить Никиту в университете, ни о какой армии речи быть не должно. Он должен обязательно участвовать и победить в чемпионате.
Отец снял свои золотые очки и засмеялся:
— Ты мне ставишь
