несколько секунд закрыл его, так и не найдя ответа. А Рони снова рассмеялся.
«И все же вернемся к этому разговору позже, а сейчас поохотимся,» – проворчал княжич.
«Охотиться? Но мы же только что закупили еды. Но ладно, давай.»
Ксай искренне удивился, что Рони так легко прекратил выгодный для себя разговор. С чего вдруг, если еще месяц назад за похожими насмешками шла угроза уничтожения и выяснения главенства? И ведь Рони не поднимал эту тему уже с неделю, припомнил он. Что-то изменилось, но еще будет время поговорить о причинах – не стоит давить.
«Верно, но не ты ли только что советовал не откладывать решение проблемы на последний момент, – нашелся с ответом Ксай. – Сейчас мы в лесу, где полно дичи, потом снова пойдут сплошные поля. Не полевками же нам питаться.»
«Ладно, – вздохнул Рони и свернул с тракта в заросли. И с усмешкой передал контроль над телом Ксаю. – Только охоться ты – твоя же идея. А я посмотрю как раз, какой ты охотничек.»
Ксай согласился и сжал левую руку в кулак. И ничего не произошло, кроме очередного взрыва злого веселья Рони. Он сжал и разжал кулак еще пару раз, потряс ей, покрутил кистью – бесполезно.
«Как его достать?» – все же сдался Ксай.
«Нужен импульс,» – снисходительно ответил кэтас.
«Какой школы?»
«Никакой, это телекинез.»
Ксай попробовал. Острый клинок выскочил слишком резко и загнулся под слишком острым углом. Он покачал головой и убрал коготь – пусть Рони с ним управляется, есть и другой способ. И прямо на ходу превратился в барса.
«О, так я еще не охотился,» – в голосе кэтаса слышалось удивление и одобрение одновременно.
«Второе тело у нас не только для пересечения Бездны,» – проворчал Ксай и пошел по следу.
Обоняние рисовало кабана, но это другой осколок, кто знает, может, от кабана в дичи только запах – Ирасиль, бог-создатель диких животных, любит эксперименты с формами – вдруг этот кабан носит рога или скорпионий хвост.
Охота прошла успешно. Кабан оказался более крупным, чем те, что водились на Рионаде, родине эльери, и длинношерстным. Ксай разрезал мясо на куски и каждый обвалял в особых специях без сильного запаха и переложил широкими листьями укреп-травы. По отдельности это обычные приправы, но вместе они позволяли мясу оставаться свежим на несколько дней дольше.
До портала на следующий осколок предстояло идти чуть больше недели. Конечно же, Рони снова затеял бесполезный спор о том, чья неделя более правильная, драконьи семь дней или шестидневка эльери. Ксаю казалось, что его второе я затеяло спор лишь бы не молчать… или не говорить о чем-то более важном.
Конечно, он пришел к тем же выводам, что и Рони, за два месяца пути, только не испытывал того же страха потерять себя. Наоборот, Ксай отлично помнил, каким был прежде, и болезненно замечал все больше различий между собой тогда и сейчас. Вернее, осознавал, что тот, кем он себя осознает сейчас в отрыве от Рони, только бледная тень, осколок того, кто когда-то звался Ксайроном Фаронаром. А потому теперь жаждал воссоединения со второй половиной своей личности. Да, Ксай знал, что перестанет быть таким, как сейчас, станет более жестким, воспримет жизненный опыт Рони как свой, их воспоминания станут общими. Впрочем, он держал в уме и другое развитие событий, в котором не будет доминирующей личности, а две существующие сольются, превратятся во что-то новое. Пугал ли Ксая такой сценарий? Нет, он его жаждал, не желая больше оставаться тем слишком правильным, но нерешительным размазней, которого сам уже начинал презирать, согласный с мнением Рони. Пусть тот Ксай, что и в мыслях не смел себя назвать полным именем, исчезнет, зато появится полноценный Ксайрон. Другой, да, не тот испуганный мальчишка, от отчаяния решившийся на сложный ритуал, но и не бездушный жестокий кэтас. Каким он станет, лучше или хуже, преобладает опыт Рони или же воспитание княжича – никто не сможет сказать сейчас.
Но Ксай мочал, не озвучивал своих соображений, не выдвигал предложений из опасения немедленного нападения. Он не знал, додумался ли Рони до всего этого, но даже если и да, его высказывания прямо говорили о желании уничтожить Ксая. И только страх лишиться контроля над зверем, псионикой и даром предсказателя останавливал кэтаса. Но как долго продлится это хрупкое перемирие?
За тяжелыми мыслями и пространными разговорами, за днями пути и ночами на сеновалах или в кучах опавшей листвы прошла неделя – неделя эльери. Ксай не победил в споре, просто Рони устал от этой темы и переключился на другие. Теперь он интересовался жизнью дома: родителями, братьями, отношениями в стае. Вот только слишком уж поверхностные вопросы он задавал, стоило Ксаю углубиться в одну из тем, как Рони тут же со словами «с этим ясно, ты мне лучше вот что расскажи» переключался снова. У Ксая создавалось ощущение, что его второе я продолжает коротать время или же ему действительно интересно, но по какой-то причине страшно узнавать подробности. Увы, проклятый страх и нерешительность не позволяли задать прямой вопрос, а от общих Рони успешно увиливал.
Остались позади леса, поля сменились пастбищами, тоже пустыми, в густом тумане едва виднелись горы. Где-то там находился портал на следующий осколок. Им предстояла последняя ночь в относительном тепле человеческого жилья в маленькой пастушьей хижине у подножия гор. Стада увели на зимовье, так что она пустовала до весны.
– Мне здесь не нравится, – сходу заявил Рони, стоило открыть скрипучую дверь.
Очаг у дальней стенки со стопкой дров рядом, стол посередине и две двухъярусные кровати, где первый этаж выполнял роль скамеек у стола – вот и все убранство хижины. Еще люк в подпол, где летом хранили припасы.
– И что тебе не так? – устало вздохнул Ксай.
– Это мышеловка, – ворчал кэтас. – Ни окон, ни запасного выхода. Прищучить тут могут вот так, – щелкнул он пальцами.
– Если бы тут было окно или второй вход, ты бы тоже ворчал, – улыбнулся княжич. – Что в окно могут что-то кинуть, у черного хода ждать и прочее. Рони, эту хижину строили пастухи, их главные враги – хищники, а не другие разумные создания.
– Возможно,
