и капли полетели с капюшона в стороны. — Пойду, развеюсь.
Ильтен, поразмыслив, передумал возражать. Вряд ли старик Калле будет пенять Терезе за вторжение, он ее привечает. Да и Алисанта эта — явно одного поля ягода с Терезой.
Забор дома номер 10 давно не подновляли. Тереза толкнула скрипучую деревянную калитку, висящую в петлях на мокрых столбиках, прошла по влажной тропинке, подсыпанной толченым кирпичом, через заросший двор и постучала в дверь. Раздалось шарканье, и дверь отворилась. Дед Калле в толстом свитере и мохнатых тапочках щурился, силясь разглядеть гостью.
— Ты кто? — спросил он дребезжащим голоском. — Смерть?
У Калле, похоже, со зрением стало совсем плохо, распознал лишь темный силуэт в плаще с капюшоном. И кого он еще мог ждать? Только ее. Он ведь не звал гостей. Правильно сказал Ильтен, нехорошо являться без приглашения.
— Это я, Ильтен, — смущенно произнесла Тереза.
Дед засмущался еще сильнее.
— Ох… Проходите, госпожа Ильтен.
Алисанта ставила какую-то кастрюлю на застеленный белой скатертью стол. Обернулась, улыбнулась:
— Садись, Тереза. Агиро говорил, ты вкусно готовишь. К сожалению, я — не очень. Не мое это. Но авось не отравишься.
В доме было тепло, гораздо теплее, чем у Ильтенов. Кровь плохо греет стариков, приходится согреваться извне. Вообще-то Тереза предпочитала умеренную прохладу, но в состоянии морального и физического истощения тепло было приятно. Повесив мокрый плащ обтекать в прихожей, Тереза села к столу и запустила ложку в крупяное варево. Самокритика Алисанты имела под собой основания: блюдо могло бы быть чуть менее соленым и более рассыпчатым. Но в своем военном прошлом Терезе приходилось питаться и похуже. Эта каша была по крайней мере свежей и горячей. И к ней прилагался горячий компот.
— Так уж вышло, — философски произнесла старуха, накладывая кашу деду Калле. — В молодости готовить не училась, были другие интересы, а тут, в Тикви, и учиться незачем: кругом РЦП. Кроме таких вот забытых цивилизацией мест — никогда бы не подумала, что полюблю их, прежде меня раздражала дикость и неустроенность.
— А мне такие места всегда были по душе, — заметила Тереза.
Бабка засмеялась.
— Агиро говорит, ты странная. Любишь охоту и рыбалку, готовишь на углях, ходишь в лес за грибами. Не страшно? И суешь всюду нос. Это не плохо, нет. Просто удивительно. Здешние женщины обычно не охотой интересуются, а нарядами и детскими какашками.
— Непохоже, чтобы тебя волновали наряды, — парировала Тереза, выразительно глядя на простое зеленое платье хозяйки. — Уж не знаю насчет какашек.
— Как ты сюда попала? — спросила Алисанта.
— Случайно, — буркнула Тереза.
Ту схватку с поставщиками, стоившую жизни одному из них и трем сопровождавшим Терезу бойцам, а ей — пяти ран и свободы, она до сих пор воспринимала как поражение в ее личной войне с Союзом Тикви.
— Меня не спрашивали, хочу ли я сюда. Убили солдат, что были со мной, помешали мне выполнить задание. Тяжело ранили… Ну, я им тоже наваляла порядочно. Но они все-таки привезли меня на Т1.
— Ты сражалась на войне?
— Не то чтобы сражалась… Я связист вообще-то. И по лесам помоталась, и по болотам. И такую кашку, — она доела последнюю ложку и отставила тарелку, — мы за деликатес считали. Потому что зачастую не было ни времени, ни сил что-то готовить. Даже если имелись огонь и припасы — что тоже не всегда.
Ниаеннка кивнула.
— Не бывала на войне, но могу себе представить.
Тереза могла бы с этим поспорить. Кто не бывал на войне, тому не объяснишь, как оно. Либо у слушателя создается превратное романтическое представление, либо он решительно отказывается понимать, почему кто-то выбирает войну своей профессией.
— Зато теперь я лучше понимаю, почему ты не испугалась неприкаянной души. Здешние, увидев привидение издалека, описались бы, а ближе ни в жисть не подошли, — презрительно отозвалась Алисанта. — Агиро рассказывал, о доме из-за этого дурная слава шла, все старались обходить за лонг. И когда хозяин помер, никто не хотел его купить.
Она сняла с плитки еще одну кастрюлю.
— Горячее вино с пряностями. Будешь?
Я же кормлю грудью, хотела было возразить Тереза, но осеклась. Некого больше кормить. И надо что-то делать с прибывающим молоком, пока железы не воспалились.
— Буду.
Бабка налила ей, себе и тихому молчаливому Калле.
— Почему ты решила помочь призраку, Тереза?
— Ну… — Она отпила вино; кашка и компот были так себе, но глинтвейн у Алисанты получился отменный: сразу виден большой опыт и вложенная душа. — Мне было ясно, что Элеонора страдает. Ее замучили тут, в подвале моего дома.
— Как ты догадалась? Она ведь не могла тебе рассказать.
— Здесь орудовал маньяк. В зимнюю пору, когда в поселке никого нет, ему притаскивали женщин. Он их пытал и насиловал, и в конце концов убивал каким-нибудь нехорошим способом. — Тереза сглотнула. Ее собственная жизнь висела на волоске, когда маньяк затащил ее, связанную, в подвал. Как ей удалось не поддаться панике? Должно быть, удар по голове отключил эмоции. — Примерно год назад я избила его и зарезала его собственным ножом, которым он собирался разделать меня.
Как-то быстро кончилось вино в кружке. Алисанта, не дожидаясь просьбы, налила еще.
— Я знала, что Элеоноре плохо, но не понимала, как нужно поступить, чтобы избавить ее от страданий. А потом Рино обмолвился, что есть ритуал. Когда-то он пытался его провести для одной девушки, но не удалось, а вот у безопасников получилось. И я спросила у Эрвина…
— А это еще кто? — наморщила лоб старуха.
— Один мужчина. — Она не стала вдаваться в подробности, но уже невольно сказала главное, назвав его по имени. — Офицер службы охраны безопасности. Он разузнал по своим каналам и добыл полное описание ритуала. И согласился… провести его вместе со мной.
— Вот как. — Алисанта понимающе наклонила голову. — Представь меня ему, если доведется увидеться. Хочу поблагодарить. Для нас нет участи страшнее, чем остаться неприкаянным призраком, не имея шанса на новый цикл бытия. Разве что… Хуже только быть принесенной в жертву и лишиться души навсегда.
Ниаеннка подняла глаза от кружки.
— Говоришь, тебя занесло сюда случайно. А я приехала сама, купив билет на рейсовый корабль. Уже в зрелом возрасте, и это было обдуманным решением. В молодости я сделала неплохую карьеру, стала главой области, а потом допустила ошибку. Большой и нехороший прокол, но, клянусь небом, в нем не было моего умысла. Только виновата ли, нет ли — наказание неотвратимо и сурово. Меня должны были принести в жертву в Священной Роще областного центра. Ради успеха нового главы и в назидание неудачникам. Мне оставались считанные дни. Но
