который в начале учебного года при всех спрашивал меня о том, что я чувствовал, когда у меня на глазах убивали бабушку. Он сам пошел к классной и признался, что все специально подстроил. Деньги его не интересовали, ему просто хотелось подставить кого-то и посмотреть, как люди будут реагировать и осуждать невиновного. На вопрос классной: «А зачем тебе это понадобилось?» — тот ответил: «Просто по приколу».
Но, несмотря на это, никто не чувствовал себя виноватым перед Гоном, никого не волновала его судьба. «Да пофиг, если не в этот раз, то следующий», «Рано или поздно он все равно бы сорвался» — я постоянно видел такие сообщения в общих чатах, мимоходом бросая взгляд на экраны телефонов одноклассников.
Профессор Юн выглядел изможденным: щеки его запали так, будто он не ел несколько дней. Устало прислонившись к стене и едва шевеля сухими, потрескавшимися губами, профессор произнес:
— Я за всю свою жизнь, сколько себя помню, никогда никого не ударил. Я даже представить себе не мог, что сочту для себя возможным применить физическое насилие по отношению к человеку. Но тем не менее, тем не менее… Я поднял руку на Ли Су. Дважды. Я просто не знал, как по-другому можно его остановить.
— Один раз — тогда в пиццерии? Я видел через окно.
Профессор кивнул:
— Я смог уговорить хозяина ресторана. К счастью, обошлось без травм, из посетителей никто особо не пострадал, так что дело удалось кое-как замять. После этого я силой запихнул его в машину и повез домой. По дороге мы не проронили ни слова, и когда приехали, я тут же ушел к себе в комнату. — Его голос задрожал. — После того как Ли Су нашелся, многое изменилось. У меня даже не было времени на скорбь после смерти жены. А ведь она так мечтала о том дне, когда мы все снова будем вместе. Вот только в действительности мне стало очень трудно уживаться с ним в одном доме. Что бы я ни делал: читал ли книгу, ложился ли спать — меня каждую секунду грызут мысли: почему он стал таким? И чья в том вина?
Профессор немного отдышался, потом глубоко вздохнул и продолжил:
— Это все от досады и горечи. Когда в душе их накапливается слишком много, а точного ответа, как с ними быть, нет, человека поневоле посещают нехорошие мысли. Вот и со мной так. Я часто начал представлять, а как бы сложилась наша жизнь, если бы он не нашелся. — Теперь дрожал не только его голос, но и плечи. — И знаешь, что самое ужасное? Я недавно подумал, а не было бы всем лучше, если бы он вообще не рождался на свет? Да, я знаю, что родной отец не может так думать про сына. Поверить не могу, что сейчас тебе в этом признался…
Юн заплакал. Слезы скатывались по его щекам, горлу и затекали под свитер. Он продолжал что-то говорить, но из-за плача слов было уже не разобрать. Я приготовил горячее какао и поставил перед ним чашку.
— Ты же с Ли Су много общался, близко его знал. Я слышал, даже домой к нам заходил. И это после всего, что он с тобой сделал. Скажи, как у тебя получалось нормально к нему относиться?
Он пристально посмотрел на меня, и я выдал самый примитивный ответ, который только возможен:
— Потому что Гон добрый.
— Ты и вправду так думаешь?
Да, я был в этом уверен. Гон — добрый. Но если бы я начал подробно объяснять, то получился бы рассказ о том, как он бил меня, мучил бабочку, хамил учителям и во все стороны расшвыривал вещи одноклассников. Со словами всегда так — трудно в них не запутаться. Это как доказать, что Гон и Ли Су — один и тот же человек. Поэтому я и ответил:
— Я просто знаю, что Гон хороший.
Профессор Юн улыбнулся в ответ. Эта улыбка секунды три не сходила с его губ, но потом словно куда-то внезапно провалилась, и он снова разразился рыданиями.
— Спасибо тебе. Спасибо, что так о нем думаешь.
— А почему вы плачете?
— Потому что мне стыдно за то, что я сам так о нем не думал. И потому что растерян и растроган из-за того, что могу поблагодарить кого-то за такие слова и за доброе отношение к сыну, — пробормотал он запинаясь и глотая слезы.
Уже собравшись уходить, он нерешительно добавил:
— Если вдруг Ли Су как-то с тобой свяжется, передай ему, пожалуйста, чтобы он обязательно возвращался домой.
— А почему вы хотите, чтобы это я ему сказал?
— Может, потому что взрослому человеку такие слова произносить неловко. Ну и за это время много событий произошло, все как-то навалилось скопом. Я не смог спокойно во всем разобраться. Поэтому хотел бы получить шанс еще раз все начать заново.
— Хорошо, передам, — пообещал я.
В моей голове мелькали самые разные мысли. Если бы время можно было повернуть вспять, предпочел бы профессор Юн, чтобы Гон не рождался? Тогда бы их сын не потерялся, жену профессора не мучило бы чувство вины, она бы не слегла с болезнью и не умерла, терзаясь угрызениями совести. Не было бы всех тех безобразных выходок, которые устраивал Гон. И если смотреть на вещи под таким углом, то да, пожалуй, ему действительно лучше было не появляться на свет. Потому что (и это главное) ему тогда самому не пришлось бы испытать столько мучений и пережить столько потерь.
Но с другой стороны, если так думать, то тогда вообще все теряет смысл. Остается только цель. Сухая и бесплотная. Как скелет.
Уже начало светать, а сна не было ни в одном глазу. Мне нужно найти Гона. Мне нужно много чего ему сказать и за многое извиниться. За то, что пришел к его матери в больницу и выдавал себя за него. За то, что не рассказал, что у меня появилась подружка. А еще за то, что сразу не сказал: «Я верю тебе, ты не крал тех денег».
64
Теперь оставалось найти Гона. Для этого нужно было сначала разыскать Колобка — того парня, с которым стал тусоваться Гон. Колобок учился в другой школе, она почему-то располагалась в самом центре веселого квартала: с притонами, кабаками и улицей красных фонарей. Непонятно, кому пришла в голову странная идея построить школу в таком злачном
